Жизнь Шарлотты Бронте

Увы! Ей не стоило даже задавать подобный вопрос. Могла ли она не быть «плохой собеседницей», подверженной «унынию» и подавлявшей всех в этой веселой, беззаботной и счастливой компании! Ее честный план зарабатывать себе на хлеб самостоятельно, так и не реализовавшись, рассыпался в прах. После всех приготовлений у нее не появилось ни одной ученицы, а вместо того, чтобы горевать о невоплощенной многолетней мечте, она имела основания радоваться. Ее бедный отец, почти слепой и беспомощный, нуждался в ее уходе, в этом состояла ее святая и благочестивая обязанность, и исполняя ее, она получала благословение свыше. Кромешная тьма нависала над тем, что некогда составляло заветную мечту всего семейства – над Бренуэллом и тайной, которой было окутано его капризное поведение. Когда-нибудь, как бы там ни было, он вынужден будет вернуться в отчий дом, чтобы скрыться в нем от своего позора; именно это с грустью предчувствовали его сестры. И как же она могла сохранять бодрость, теряя свою дорогую, благородную Мери, с которой она будет разделена так долго и таким расстоянием, что ее сердце вполне могло бы предчувствовать вечную разлуку? Давным-давно она написала о Мери Т., что та «была полна благородства, теплоты, щедрости, преданности и мудрости. Да благослови ее Бог! Я не рассчитываю найти в этом мире другой столь же благородный характер! Она охотно пойдет на смерть за того, кого любит. Она обладает интеллектом, а достижения ее самого высшего порядка». И именно такого друга она теряла! Послушайте, как эта подруга описывает их последнюю встречу:

«Когда я в последний раз виделась с Шарлоттой (в январе 1845), она сказала мне, что намерена остаться дома. Она призналась, что ей это не по душе. У нее было слабое здоровье. Она говорила, что поначалу приветствует любую перемену; Брюссель ей тоже сперва нравился, и она думала, что у некоторых людей есть возможность жить более разнообразно и в более близком контакте с родом человеческим, но для себя она таких возможностей не предвидела. Я сказала ей очень мягко, что ей не следует оставаться дома, что если она проведет здесь следующие пять лет, страдая от одиночества, это окончательно подорвет ее и без того слабое здоровье, что она никогда уже его не восстановит. Когда я сказала: «Подумай, что с тобой будет через пять лет!», на ее лице промелькнула такая темная тень, что я прервала себя на полуслове и добавила: «Не плачь, Шарлотта!» Она не плакала, но принялась ходить взад-вперед по комнате и через некоторое время произнесла: «Но я намерена остаться, Полли».

Через несколько недель после расставания с Мери она так описывает свои дни в Хауорте.

«24 марта 1845.

Я вряд ли смогу тебе рассказать, как идет время в Хауорте. Здесь не происходит никаких событий, которые могли бы отмечать его ход. Один день похож на другой, и у всех у них тягостное, безжизненное выражение. Воскресенье, день выпечки хлеба, да суббота – лишь эти дни и отмечены чем-то особенным. А жизнь тем временем сочится капля за каплей. Скоро мне будет тридцать лет, а я еще ничего не совершила. Иногда, оглядывая свое прошлое и будущее, я погружаюсь в меланхолию. Прежде Хауорт был очень мил моему сердцу, но сейчас все не так. Я чувствую, как будто мы все здесь похоронены заживо. Меня тянет в дальние странствия, я желаю работать, жить активной жизнью. Прости меня, дорогая, что я досаждаю тебе своими бесплодными мечтаниями. Надо оставить их и больше тебя этим не тревожить. Ты должна мне написать. Если бы ты только знала, как я радуюсь твоим письмам, ты бы писала очень часто. Твои письма и французские газеты – это единственные весточки, которые приходят ко мне из внешнего мира, расположенного за пределами наших болот. И этих весточек здесь очень ждут».

Одним из ее ежедневных занятий было чтение вслух отцу, и исполнение этой обязанности требовало от нее некоторой дипломатичности, так как иногда чье-либо предложение сделать то, что он по давней привычке обычно делал сам, было для него слишком жестоким напоминанием о постигшем его бедствии. И втайне она тоже опасалась подвергнуться такому же испытанию. Давно преследовавшие ее немощи, расстройство печени, ее длительные занятия рисованием миниатюр и письмом в молодости, ее теперешняя постоянная бессонница, многие беззвучные слезы, пролитые ею из-за странного и вызывающего беспокойство поведения Бренуэлла – все это сказывалось на ее бедных глазах. Около этого времени она пишет господину Эже: