Жизнь вопреки

Мы попрощались, но Костиков неожиданно нагнал меня и сказал: «Олег, ты слишком умён, в этом вся проблема. Это раздражает Ельцина». После нашего разговора с Костиковым я жёстко сказал себе: «Всё, больше ни одной беседы с Ельциным я делать в эфире не буду».

История моего отстранения была многовариантной.

Это рассказал мне Эдуард Сагалаев, назначенный новым председателем ВГТРК. Олег Сосковец, оценивая ситуацию, заметил, что вопрос о Попцове возник не сегодня и не вчера. Он поднимался 21 сентября 1993 года, сразу после известного указа президента за № 1400 о роспуске парламента.

Это была интересная история. Как я уже упоминал, указ готовился в строгой секретности, и надо сказать, что замысел удался. Я, достаточно информированный человек, знал, что такая идея существует, но даже приблизительной даты его появления не знал. Предстоял мой доклад на сессии Европейского вещательного союза в Вене, и было принято решение, что я улетаю на три дня. Когда я прилетел и зашёл в номер, раздался телефонный звонок нашего корреспондента в Германии Славы Мостового. Он сообщил, что часом ранее, когда я был ещё в самолете, президент огласил свой знаменитый указ о роспуске парламента.

Я тотчас дал команду, чтобы мне зарезервировали билет на самолет в Москву. Рано утром я улетел. Доклад пришлось отменить.

Я отсутствовал в Москве 12 часов. Но за это время произошло много такого, что заставило меня более трезво взглянуть на президентское окружение, как, впрочем, и на своих непосредственных помощников. Самое удручающее – то, как был истолкован мой телефонный разговор с Анатолием Лысенко, от которого я узнал все подробности указа № 1400.

После чего я задал вопрос Лысенко:

– С какого момента начинает действовать указ?

– С 20 часов, – ответил Лысенко, – В 18 у нас «Парламентский час».

– Ну что же, – сказал я, – давай пропустим в эфир «Парламентский час», а с 20 часов какие-либо выступления распущенных парламентариев должны быть прекращены. Я думаю, это будет и законно, и логично.

Лысенко стал возражать:

– Зачем?

– Потому что мы не только государственное телевидение, но и демократическое, – ответил я.

Почему я настаивал на таком решении? Да никакого решения не было. А было точное выполнение указа. Я понимал – указ не безупречен. Я был сторонником Ельцина и потому серьёзно переживал, когда он совершал ошибки. Я знал Руцкого, Хасбулатова, и мог предположить их ответные действия, как и действия парламентариев.

Как я потом понял, Лысенко не стал выполнять моё решение, и «Парламентский час» был снят с эфира. Это можно было бы считать малозначительным фактом, если бы на следующий день Владимир Шумейко, в ту пору первый вице-премьер, не обвинил меня в нелояльности президенту, сославшись на моё якобы указание поддерживать Хасбулатова. Нелепость обвинения была настолько очевидной, что я рассмеялся.

– Напрасно смеетесь, – зло отреагировал Шумейко, – не вы один руководитель компании. Мы столь же успешно можем решать любые вопросы с Анатолием Григорьевичем Лысенко.

Чуть позже ясность в происшедшее внёс Михаил Полторанин, в то время министр печати.

«Ваш телефонный разговор взволновал Лысенко, – рассказал мне Полторанин, – и он решил посоветоваться с Коржаковым. Я был в Останкино у Брагина. Вдруг раздался звонок Коржакова. Он попросил меня подготовить проект указа о твоём освобождении».

«И что ты ответил ему?» – спросил я. Полторанин лукаво хихикнул: «Саша, вы там все с ума посходили».

Затем он помолчал и вдруг спросил меня: «А ты что, специально улетел в Австрию, чтобы в момент этих событий в Москве тебя не было?»

«Ну конечно, – ответил я, – продуманно, специально. Потому и вернулся через 12 часов».

«Точно», – отреагировал Полторанин и, ткнув меня кулаком в бок, рассмеялся.

Вспоминая эти детали, ощущаешь дискомфорт даже в мыслях. Никаких особых объяснений по этому поводу у меня не было. Два-три малозначительных возмущения с моей стороны, вот и все. Это был мне урок: команда – не сумма подчинённых, пусть даже профессиональных и исполнительных. Команду делает командой только единомыслие.

А Лысенко я могу понять. Он избрал более простой путь. Он не стал ничего объяснять, а сказал власти в нужный момент всего одну фразу: я не согласен с мнением Попцова. И этого было достаточно. Ты наш – удовлетворённо выдохнула власть.

Есть ещё одно дополнение к этим воспоминаниям. О парламенте и Попцове, «перешедшем на сторону Хасбулатова».

Именно в эти дни в компанию запустили финансово-ревизионную комиссию, возглавляемую депутатом Михаилом Астафьевым. Как о нём однажды написали «Московские новости»: человек с внешностью пьяного мушкетёра… Образ смешной, но неточный. Миша Астафьев человек и коварный, и амбициозный, как многие люди невысокого роста.

А ещё Миша политически завистлив. Он зачинатель то ли кадетского, то ли эсеровского движения, очень малочисленного и вечно к кому-то примыкающего. Он вызвался работать в комиссии сам и был преисполнен желания употребить власть, накопать компромата и снять меня.