– О, Моргана… – говорит он, и все плывет у него перед глазами. Девушка молотит кулаками, шляпа сваливается с ее головы, а волосы в беспорядке рассыпаются по плечам. Кай думает, правда ли, что человек может сойти с ума от горя. Он вспоминает, насколько близко к безумию подошел после потери Кэтрин. Он не может спокойно смотреть на страдания Морганы, хотя понимает, что ничем не может помочь ей. Поэтому он просто позволяет ей колотить себя дальше. Пока она не выбивается из сил. Кай берет жену на руки и относит подальше от могилы, качая, словно ребенка, шепча на ухо ее имя, чтобы как-то успокоить. Моргана постепенно перестает плакать, и они замирают неподвижно на крошечной скамейке рядом с часовней, обняв друг друга крепко-крепко, пока день не уступает место ночи и мрак ее не обволакивает их.
Я просыпаюсь в чужой постели в незнакомой комнате. Сажусь, тяжело дыша, как тонущий человек, отбросив простыни со своего разгоряченного тела. Через открытое окно проникает лунный свет, скудно освещая комнату, и мои глаза медленно, но привыкают к темноте. Я одна лежу на простой кровати. Обстановку комнаты составляют стол и стул довольно грубой работы. Изношенный ковер на полу. В углу стоит низкое кресло, в котором спит Кай, его грудь медленно поднимается и опускается в спокойном ритме. Теперь я вспоминаю события, в результате которых оказалась здесь без сил, и вдруг меня одолевает боль такой силы, словно меня сбила повозка. Мама. Умерла. Исчезла. Навсегда. Так же, как и папа. Однажды живой, дышащий, теплый человек. Теперь хладный труп. По крайней мере, мне хоть могила осталась. Но почему мама не сказала, что больна?
Я не могу вспомнить, как именно оказалась тут. Последнее, что помню – как рыдала на плече у Кая. Рыдала, пока у меня не кончились слезы. Пока я не лишилась чувств у него на руках. Должно быть, он принес меня сюда. Снял мои сапоги, тяжелые юбки и уложил в постель. Кай не бросил меня. Он спит в нескольких шагах от моей постели, мой дремлющий страж. Кай – все, что у меня осталось.
Голова начинает болеть. Обычно я поддавалась боли и отправлялась прочь от своего спящего тела. Куда-то на свободу. Но сегодня я не могу. Ибо куда мне идти? Разве не будет любое место напоминать мне о матери? Я же стану ждать, что она вот-вот появится из-за поворота на нашей улице, возвращаясь из коровника, разве нет? А на рынке, с корзинкой, полной сыра? А в лесу за домом? А как же ее деревянное кресло-качалка у камина? Но теперь она больше не сядет в него. Ни сейчас. Ни когда-либо еще. Она исчезла так же, как исчез папа. Я искала его в течение многих лет, обходя холмы и луга, духом заглядывая в трактиры, пытаясь найти его в том обличье, которое он для себя выбрал. Но папы нет на этой земле, я давно в этом убедилась. Интересно, будут ли они с мамой вместе. Меня утешает, что теперь они непременно встретятся.
Раскат грома в отдалении отвлекает меня от печальных мыслей. Я прогоняю прочь еще одно болезненное воспоминание. Поднявшись с постели, я стою у окна. Мы поселились в видавшей виды гостинице рядом с полями, поэтому я вижу спящее стадо. Завтрашний день я намеревалась провести с мамой; это должен был быть момент единения и радости. А выходит, что горькой потери. Может, Кай решит, что нам пора двигаться дальше? Если копыто Принца заживет, надеюсь, муж примет именно такое решение. Ибо какой смысл задерживаться тут? Как я могу не горевать, когда окружена призраками из прошлого и вместо единственного человека, который остался у меня на белом свете, не вижу ничего? Оглядываясь назад, я отхожу от окна, позволяя лунному свету проникнуть в комнату. Я вижу теплую, сильную фигуру моего мужа. Какое же буйство эмоций проносится внутри меня! Даже сейчас, когда меня захлестнула волна печали, я не могу отрицать – осознание любви мужа ободряет меня. Я докажу, что достойна Кая. Я буду двигаться вперед и забуду о своем горе.
Когда мы выходим из гостиницы, утро такое же серое и беспросветное, как и тоска у меня на сердце. Зная о моем настроении, Кай хранит молчание. Мы рассматриваем копыто Принца, и я радуюсь, что с ним все в порядке. Кай собирает погонщиков и сообщает, что мы не останавливаемся на день, как планировалось, а продолжаем перегон. Все участники перегона сначала упираются, но никто не может придумать ни одного разумного аргумента против, и мы приступаем к своим обязанностям по подготовке стада к следующему этапу.