Команда управления клиентами наняла мужчину, изъяснявшегося на непостижимом жаргоне и поддерживавшего непотопляемый флот учетных записей в социальных сетях. У него были тысячи последователей, и вел он себя как влиятельное лицо. На веб-сайте, где добровольно размещали резюме, постоянно менял названия вакансий, чтобы соискатели претендовали на несуществующие должности. Неохотно сказал нам, что ему за сорок. По его словам, возрастная дискриминация в отрасли сумасшедшая. Местные косметические хирурги озолотились.
«Влиятельный» втащил в офис скутер и в беспроводную гарнитуру принялся тараторить лексикон «взламывания роста»[17]
:Как-то днем он подкатил к моему столу.
– Люблю встречаться с еврейками, – сказал он. – Ты такая чувственная.
Интересно, откуда он узнал, что я еврейка. Разумеется, понял: большой нос с горбинкой, гигантские мультяшные глаза, ресницы такой длины, что линзы очков готовы разбить. Фигура у меня пышная, типичная для моей чувственной породы ашкеназов. Интересно, хотел ли он услышать в ответ «
На одной из наших прогулок наедине я поведала об этом менеджеру по решениям.
– Не хочу никого обидеть, – сказала я, когда мы проходили мимо бутербродной, распространявшей аромат искусственного хлеба, – да и высказывание само по себе не настолько оскорбительно, но влиятельный заставил меня вопреки желанию посреди рабочего дня думать о его предпочтениях в сексе.
Мне даже стыдно было об этом рассказывать: менеджер по решениям тоже не горел желанием раздумывать о предпочтениях подчиненных в сексе.
Мы свернули в бизнес-парк с фонтаном в бруталистском стиле. У меня мелькнула мысль нырнуть в него и уплыть. Я вспомнила наш разговор, когда он сказал мне, что компания хочет меня оставить, и свой ужасающий ответ:
Казалось, менеджер по решениям смущен.
– Мне жаль, что так случилось, – потупив взор, сказал он. – Но вы его знаете. Такой он человек.
На Рождество аналитический стартап арендовал газетный бар за углом. Вечеринку назначили на 16:00, мы принесли парадную одежду на работу и переодевались в туалете офиса, как школьники перед танцами в спортзале. Взволнованные и вымотанные, мы были готовы праздновать.
Лицезрение коллег в парадной одежде сбивало с толку. С некоторыми женщинами я уже обсуждала неуместность уместности, и если другие оделись нормально, я вырядилась консервативно. В черном платье с воротником, черных колготках и черных полусапожках, я смутно ощутила себя одетой в костюм на Хэллоуин: сексуальный меннонит, бесстыжий хасид. Надо мной сжалилась одна из новых менеджеров технической поддержки клиентов, уложила мне волосы локонами. В зеркало я наблюдала, как она распыляла ореолы лака для волос вокруг моей головы.
Большинство вторых половинок коллег я встречала, но некоторые еще оставались загадкой. С радостью увидела фанатичную физкультурницу – менеджера технической поддержки клиентов – под ручку с мужчиной в пятипалых кроссовках.
На сцене меж раздвинутыми бархатными занавесями гендиректор и технический соучредитель с коктейлями в руках толкали речь о том, насколько далеко мы продвинулись вперед.
– Отдельное спасибо, – потягивая напитки из стаканов, сказали они, – вторым половинкам и супругам.
Пораньше ушедшие с работы вторые половинки и супруги вежливо хлопали в ладоши и целомудренно чмокали в щечки моих коллег. Я радовалась, что Иэн опоздал.
Мы отправились в мишленовский ресторан, тоже арендованный на вечер стартапом. Безмолвные официанты в смокингах обносили нас дандженесским крабом и жареным черным сибасом, говядиной вагю и пирогом с омаром, бутылками вина. Был открыт бар. В фотокабинке целовались, не подозревая, что фотография цифровая – наутро все снимки лягут на стол управляющей. В туалете заправлялись энергетиками и дорожками кокаина. Мы танцевали у стеклянных окон ресторана – салфетки разбросаны по столам, туфли сорваны, – и прятали глаза, когда по истечении нашего времени резервирования протискивались мимо официантов.
Люди вышли на улицу покурить. Я сделала перерыв в танцах и обнаружила, что Иэн сидит в одиночестве и наслаждается десертом.
– Это одно из самых запоминающихся блюд в моей жизни, – подбирая ложкой остатки на тарелке, сказал он. Десерты аккуратно расставили перед каждым кувертом, и они стояли нетронутые, брошенные. Я была благодарна Иэну, и мне было стыдно. Я так легко поддалась иллюзии самодовольной причастности. Так увлеклась едой, питьем, погоней за причитающимся, что не почувствовала вкуса.