Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

«Меритократия» – слово, возникшее в социальной сатире и искренне воспринятое индустрией, которая могла бы стать его самой лучшей карикатурой. Эту философию ведения дел усвоили компании, заигрывавшие с IQ-тестированием потенциальных и действующих сотрудников, стартапы, где полно мужчин, поразительно похожих на гендиректора, инвесторы, бестрепетно предоставлявшие 96 процентов венчурного капитала мужчинам, миллиардеры, все еще считавшие себя неудачниками, потому что их богатство завязано в акционерной доле.

Я поняла, почему эта идея приглянулась, особенно в период большой экономической нестабильности и особенно поколению, вышедшему в жизнь после финансового краха. Я знала, что будущего нам никто не гарантировал. Но восстававшим из обломков победителям, тем из нас, кто обрел место в индустрии будущего, миф о меритократии служил прикрытием недостатка расчета прочности конструкции. Сглаживал острые углы. Служил лестью и самооправданием, и некоторым было больно с ним расставаться.

Консультант собирала целевую группу сотрудников, своего рода внутреннюю фокус-группу, и назвала ее «советом по вопросам разнообразия». Я подала заявку на вступление – мое желание быть любимицей учительницы укоренилось настолько глубоко, что казалось патологическим. Отныне раз в неделю двадцать человек собирались за столом переговоров и обсуждали проблемы стартапа. Мы жаловались. Мы звонили во все колокола. Мы анализировали. Женщина из отдела разработки внутренних инструментов посоветовала мужчинам прочесть книгу «Феминизм для всех», и те мрачно кивнули, а ее коллега, тоже инженер в инженерном отделе, чуть не прыснула от мысли, что клуб мальчиков читает Белл Хукс^[25]. Все это походило на занятие интеллектуальным и важным делом. Я не могла поверить, что мне за это платят.

Ближе к полудню по пути в штаб-квартиру я увидела на станции скоростного трамвая мужчину средних лет в толстовке с осьминогом. Он сидел босиком прямо на куске картона. Рядом стоял мятый бумажный стаканчик. На его лодыжке виднелась открытая рана. Я бросилась через турникет, решив дать ему денег, а потом подумала, что у меня появилось это желание только из-за кото-осьминога на толстовке. Я села в поезд и как ребенок прижала голову к окну.

Поезд вышел из-под земли и понесся по Эмбаркадеро, мимо гигантской поп-арт-скульптуры лука и стрелы. Бухта блестела и плескалась, чайки набросились на брошенный пакет с выпечкой, а я не могла успокоиться. Этот человек походил на романтическое видение, галлюцинацию.

В офисе я рассказала коллеге, насколько это было сюрреалистичной картиной, отрезвляющей, точно удар хлыстом. Я сказала, что это олицетворение пропасти городского социально-экономического неравенства. Еще показательнее, что тот мужчина был черным, и не только потому, что Сан-Франциско быстро терял черное население. Насколько я знала, в компании работало всего два черных сотрудника.

– Немного не по себе, – сказала я.

Коллега кивнул.

– Действительно грустно, – сказал он. Мы замерли, будто в минуту молчания.

– Интересно, откуда он ее взял, – сказал он. – Нам не следует раздавать толстовки.

Уже тогда я знала, что буду вспоминать это время как период, где мне довелось жить в одном из красивейших городов страны, без долгов, с работой, без иждивенцев, в любви, и себя, свободнее и здоровее, с бо́льшим, чем когда-либо прежде и после, потенциалом – потратившей все свое время на то, чтобы, скособочившись, сидеть у компьютера. И даже тогда я знала, что об этом пожалею.

Я добралась до земли обетованной каждого миллениала, мечтавшего заниматься умственной работой. Мне платили 80, 90, а потом 100 тысяч в год за работу, существовавшую только в Интернете и для Интернета. На хлеб я зарабатывала преимущественно писанием электронных писем. Работала преимущественно из дома, и работа требовала от меня так мало, что я забывала, что она у меня есть, если не считать требования постоянно быть онлайн.

Иногда появляться на работе было все равно что входить в туннель. Я вставляла махающий руками смайлик в чат отдела, отвечала на раунд клиентских запросов, читала электронную почту, обрабатывала несколько заявлений об удалении контента в связи с нарушением авторских прав и просматривала внутренние форумы. Объявления годовщин трудовой деятельности от коллег, благодарные и напоминающие о себе начальству («смиренны и благодарны за обучение и рост»), оповещения о версиях продуктов («наша команда с гордостью представляет новейшую версию»), объявления о рождении детей в стиле оповещений о версиях продуктов («наша команда с гордостью представляет новейшую версию»). В чате я переходила от канала к каналу, читала информацию и подшучивания, накопившиеся за ночь из других часовых поясов. После повторения этого цикла я открывала новое окно браузера и начинала настоящий трудовой день: переключение между вкладками.