Змеиная кожа

Надя пожала плечами, но обещать было выше ее сил.

Она знала, что Денис суеверен. Он со скандалом выбрасывал ее одежду темных цветов, хотя в непривычный черный обрядились все, кому не лень. Это внезапно оказалось модным, и кругом ходили, словно тени в кукольном театре.

— Успеешь, — рявкал он болезненно. — Я жив еще!

И требовал, чтобы Надя носила яркие краски, как попугай, — будто оттенки одежды проецировались на его предполагаемую участь. Вокруг него умирали, и как-то надо было идти на поминки — Надя плохо знала того, кто стал печальным поводом, но ее присутствие по неписаному этикету полагалось. Денис поехал с ней в дорогой магазин, где продавщицы бегали как ошпаренные и искательно заглядывали в глаза малочисленным покупателям, и проследил, чтобы платье, которое она купила, не было черным. Надя не настаивала, а проявила вялое беспокойство:

— Удобно это? — спросила она, опасаясь, что нарушит какой-нибудь закон и окажется белой вороной. — Все придут в траурном, как шахтеры, а я…

— Ничего, — сказал он веско, так, что продавщицы испуганно кивнули. — Обойдется и так.

Надя упивалась приятным ароматом, рассеянным в помещении, тканями, которые приятно было ощупывать, ощущением неслыханной роскоши, но он увел ее со словами:

— Хватит пялиться на тряпки.

В итоге Надя оказалась на поминках в коричневом, а черным у нее был только шарф на голове. Из женщин она никого не знала, из мужчин — некоторых, но не близко, поэтому сидела тихо, не разговаривала, не привлекала внимания. Она пропускала мимо ушей трагические речи и ждала, когда напьются до такой степени, что можно будет сменить печальное выражение лица. А пока она занялась обрядовыми блинами и щедрой банкой икры. Вкусная еда привела Надю в благодушное состояние, она вспомнила, чем ее кормили муж с друзьями, представила, что бы они сказали, увидев ее сейчас, вспомнила совместные забавы и заулыбалась. Она пребывала погруженной в грезы, пока не подняла глаза и не увидела, что в ее довольное лицо пялится Денисов шеф, Валерий Иванович. Он сверлил ее взглядом, но Надя выдержала и не сбросила улыбку, лишь уклончиво отвернулась. Она не считала свое настроение неуместным. Скорее неуместными и ненужными были собравшиеся люди, их дурацкие обычаи, соблюдаемые со свирепой непоколебимостью, и она чувствовала, что власть, которую она имела над Колей, а теперь над Денисом, легко распространить на эту кровавую проспиртованную компанию — стоит захотеть.

Потом мужчины перекуривали, толкались в предбаннике кафе, пугая видом публику из основного зала, а Надя заметила, как Валерий Иванович кого-то спрашивал, ворочая спиной, и догадалась, что речь идет о ней. Потом она обнаружила его рядом, на соседнем стуле. Он по-прежнему буровил ее глазами и протянул руку.

— Ну, здравствуй, — проговорил он тяжело и значительно, но Наде эта важность показалась комической. Она невозмутимо пожала потную руку и вернулась к блинам и икре.

— С Денисом? — спросил Валерий Иванович так же веско.

— Да, — кивнула Надя равнодушно. Подразумевающаяся табель о рангах давала ей право молчать.

Валерий Иванович подумал, поднялся — как выдернулся из грядки — и ушел. Изредка она ловила его тяжелый взгляд, но было все равно.

Какое-то внутренне движение произошло в этот день, потому что дорогой Денис оборачивался на ее профиль затравленно и резко сказал:

— Учись водить, надоело! Расслабиться нельзя…

Он уже расслабился, но Надю не смущало, что он ведет машину, — все водили, выпив, и считали нормальным. Она подняла брови.

— Тебе же нравится.

— Не нравится! — он ударил по рулю, вызвав гудок. — Может, я до коматоза дойти хочу…

Замолчал, весь вечер не говорил, а дома взял еще литровую бутылку, довел себя до вожделенного состояния и заснул в кресле, источая перегарный запах.

Сон продолжался. Надя старалась не вспоминать ни о родных, ни о знакомых, но один раз среди бурных Денисовых разговоров всплыло привычное сочетание имени и отчества.

— …Да он со своим Родионом Константиновичем! — орал Денис в телефонную трубку. — Невменяемый! Молится на него! Хоть кол на голове теши! Да без пользы… да нет, на стрелку…

"Стрелка… стрелка… стрелка…" — выныривало из ругательств и междометий страшное слово, от которого Надя трепетала, ассоциируя с тревожным гаданием, вернется Денис домой или нет.

Она содрогнулась — Родион Константинович, наверное, был в Москве не один, но она сопоставила слова Дениса и всегдашнее поклонение перед Родионом Константиновичем многочисленных адресатов его благодеяний. И хотя она недолюбливала старинного отцовского товарища — вернее, раздражала его репутация и придыхание, с которым отзывался о кумире ее покинутый муж, — она не пожелала бы ему встречи с Денисом и Валерием Ивановичем. Не то чтобы она испугалась — ей сделалось неприятно. Она хранила иллюзию, что ее прежний мир и нынешний существуют автономно, не задевая друг друга, и узнать, что настоящий сжирает прошлый, было болезненно.

Когда Денис успокоился, обсудил дела и заканчивал ужин, она сказала негромко, будто ее не касалось:

— У меня был знакомый Родион Константинович…