Змеиная кожа

— Пройди, — коротко сказал Денис и подтолкнул Надю в кухню, а сам увел блондинку в комнату. Скоро раздался визг, истерическая ругань, потом хлопки оплеух. Надя встретила звуковой штурм с абсолютным спокойствием. Села на табуретку, открыла сумку, достала бабушкин посмертный подарок и внимательно разглядывала. Бархат сохранил неприятный дух соседкиной квартиры — затхлости и кошек. На ткани красовались разноцветные пуговки — белая, зелененькая, пунцовая, перламутровая… Еще была аппликация из лоскутков — в виде цветка, и на лепестки приклеены стеклянные бутылочные осколки — синий, зеленый… но Надю заинтересовал один, светло-розовый, правильной формы, со слюдяным блеском. Она повертела шарик, ловя розовой бусиной свет, и вдруг та вспыхнула изнутри, словно фонарик. Надя вызвала в памяти лесной орех, потом грецкий и обнаружила, что ничего не знает о бабушке. Дома та не говорила, не рассказывала — молчала, готовила и спрашивала, кого покормить и что постирать. Тем временем перепалка переместилась в коридор, ругань сделалась громче, и растрепанная блондинка, удерживаемая Денисом, прорвалась в кухню, бросив с ненавистью:

— Чтоб ты сдохла, падаль!

Галантный экс-любовник вытолкнул ее на лестничную клетку, следом полетели вещи, и дверь захлопнулась.

Дикая сцена не смутила разучившуюся удивляться Надю, она спокойно убрала следы предшественницы. На следующий день она отправилась на работу и подала заявление об уходе.

Система оповещения в поликлинике работала безотказно. Не прошло и двух часов, как Надю позвали к телефону. Это оказалась Натэлла Юрьевна.

— Что ты задумала, дорогая моя, — проскрежетала она звенящим от недовольства голосом. — Неправильно поступаешь. Люди на тебя рассчитывают, а ты бросаешь работу, никому не говоришь, на всех плюешь. Это черная неблагодарность с твоей стороны. Я не говорю, что ты на меня наплевала, но в тебе другие люди принимали участие, а ты подводишь…

Надя, оглушенная недовольным голосом, которого беспрекословно слушалась с детства, сжалась, а через несколько секунд почувствовала такое облегчение, что захотелось рассмеяться. Неожиданный выговор напомнил ей театр абсурда, она молча положила трубку. Сперва она решила, что Натэлле Юрьевне нравилось унижать ее и держать на низких ролях для удовлетворения чувства превосходства и мелкой мести родителям — за много лет знакомства повод мог возникнуть. Но вспомнила про Капитолину Георгиевну, про ее страшную деятельность, и подумала, что работница поликлинической регистратуры может быть кладезем информации об одиноких больных. Закралось подозрение, что она нанесла Натэлле Юрьевне ущерб в новом бизнесе и что на нее, наверное, имели какие-то виды. Но в любом случае ей это было безразлично, и, выйдя из поликлиники, она испытала чувство облегчения.

Она хотела зайти за вещами к Коле, но Денис убедил ее, что надо наплевать на жалкие тряпки, начиная новую жизнь. В Колиной квартире действительно было мало вещей, и они были жалкими — настолько, что Денис даже не представлял, и Надя решила не срамиться. Она позвонила, сказала, что не придет, чтобы ее не искали, и этим дело ограничилось.

Для Нади все переменилось. Она жила в странном районе, где не чувствовалась принадлежность к Москве, в неопрятном доме, среди несимпатичных соседей, которые дрались по ночам, гадили в подъезде и гуляли по улице в домашних шлепанцах, — но она была свободна, не ходила на работу и ничем не занималась. Денис требовал, чтобы она готовила, но кулинария не отнимала много времени. Он часто приходил поздно, иногда вообще не приходил, много пил, причем состояние опьянения естественным фоном сопровождало его деятельность: он пил с утра, садился за руль и уезжал, вечером возвращался с дикими глазами, выпивал снова. Он требовал, чтобы в доме был запас водки и закуски — для внезапного визита компании собратьев. Он жаловался, что работа тяжелая и кровавая и что его шеф Валерий Иванович — крутой бизнесмен, не стесняющийся в средствах. Но Надя в глубине души была равнодушна к Денису, к их совместной жизни, и не беспокоилась, что с ним что-нибудь случится или что что-нибудь случится с ней.

Несколько раз она заводила разговор об Александре Михайловиче, но по тому, как Денис злился, понимала, что поиски напрасны, а потом перестала спрашивать, потому что каждое возвращение к теме было ей болезненно и вызывало приступы тоски и бессонницы.