Змеиный Зуб

– Хватит, – прошипел он. Кровь пузырилась у него на губах. – Свадебный пир окончен. Остался супружеский долг.

Он распрямился во весь рост. Крылья принадлежали ему: они будто воплотились из его плаща. И раскинулись на ширину всей залы. Граф прижал безвольное тело Вальпурги к своей груди и сделал несколько шагов к молчащим дворянам. Он улыбался во весь рот блестящими от влаги клыками.

– Клятва исполнена, – провозгласил он. – Предсказание сбылось. Бог Горя вам отныне господин заместо Бога-Зверя; а я, сын его, ваш тёмный и вечный правитель. Воспевайте ночь, поклоняйтесь ей. И забудьте о солнце. Утро никогда не настанет.

Крылья размахнулись и схлопнулись, и он вырвался в ночь, вдребезги разбив витражное окно. Он унёс жену в своё логово на Высоте Ольбрун. И терзал там, раздирая когтями и клыками, пока она не прокричала клятву верности тысячу раз. Её вопли и мольбы слышались во всех предместьях. Но не встретили никакой жалости. Так сгинула навеки последняя правящая дочь Змеиного Зуба, леди Вальпурга Видира Моррва.

Эпилог

Знакомый аромат ползучего мха щекотал ноздри. Всё от ног до головы болело. Где-то резкой болью, а где-то лишь её эхом, будто гулом минувших безумств. Ни рука, ни нога не желали подниматься. Только веки, открывшись, позволили Вальпурге рассмотреть, где она находится.

Над нею торчали сломанные опоры балдахина. Парчовая ткань сползла с них и собралась в гармошку на полу. Второй край подушки был разорван, повсюду летали перья. На люстре висели батистовые панталоны. Синева мягко светила из узкого окошка. Палые листья вперемешку со мхом рисовали картину заброшенности. Это был не Летний Замок, очевидно. Это была опочивальня из её сна.

Гулкие отзвуки из-за двери стали ярче. Больно ударил по вискам чей-то раскатистый смех. К нему добавились мужицкие словечки:

– Старшая карта!

– Пара!

– Ха! Каре!

«Что за черти могут тут играть в покер?» – мысленно взвыла Валь и спутала распущенные волосы, растирая свою голову. Ничего не помогало. Она не понимала, что происходит. Могла лишь догадываться, почему она совершенно нага и так растрёпана. Но руки и ноги, невзирая на боль, были целы. Только бледны.

Однако ничто не было так ужасно, как этот звон в голове. Будто она выпила целую бутыль «Старого Брендамского». Поэтому она ничего не помнила?

– Джентльмены! – простонала она. От её возгласа испуганно распахнули глаза и завозились ушаны под потолком. – Кто бы вы ни были, молю вас… заткнитесь!

Голоса стихли. Стала слышней музыка: кто-то играл на лютне и на вистле. Но хотя бы не за дверью. Скрипнул отодвинутый стул. Зазвучали шаги. Валь нарочно отвернулась и натянула одеяло повыше, чтобы не встречаться глазами с вошедшим. Она узнала походку, узнала запах и даже колебания воздуха, и оттого заулыбалась, пряча лицо в подушке. И всё равно не хотела сразу поднимать голову навстречу.

Он подошёл и мягко провёл рукой от её плеча до бедра. Он даже гладил так, чтобы не тревожить ноющие невесть отчего мышцы.

– Валь, – прошептал он тихо, и хриплая «а» украсила его речь. Он повторил свой ласковый жест, затем опустился на колени рядом с постелью и опалил холодным дыханием её шею.

Наконец она обернулась и сонно заморгала, глядя на графа Эльсинга. Тот был красиво наряжен в плащ с высоким треугольным воротом за затылком. И, как всегда, носил на голове корону тяжёлых рогов. На нём больше не было маски. Оттого его мертвецкое лицо ничем не скрывалось, но было ей милее всех на свете. Поэтому она протянула руки к его впалым щекам, а он склонился ближе и обнял её. И упёрся в неё лбом.

– Тебе нехорошо, – догадался он и погладил её по голове. Его ладонь больше не казалась ей ледяной. Алые глаза изучали её лицо, будто он изобретал, чем помочь.

– Пустяки, – пробормотала Валь и тоже принялась водить руками по его серебристым волосам. – Наверное, я простудилась, вот и ломит. Меня другое пугает. Я будто оторвалась от своей жизни. Забыла, где конец вчерашнего дня. Что было.

Скулы Экспиравита слегка окрасились пурпуром – он так краснел. Он постарался не осматривать разрушения в спальне, чтобы в очередной раз не напоминать себе о собственной несдержанности. Но прежде всего он хотел успокоить Вальпургу. Поэтому он заговорил своим тихим рокочущим голосом:

– Ничего страшного, милая. Ну, бывает, что выпадает из памяти всякое лишнее. Зачем оно тебе?

Он, не отрываясь от неё, съехал чуть ниже. Нащупал её ноги и подоткнул под них подушку. Он-то знал, что в таком состоянии лучше держать стопы выше головы. А Валь бормотала, перебирая его пряди:

– Мне снилось что-то до жути правдоподобное. Будто бы утро настало… и Эдорта… мама… Адальг… Свадебное платье, что ли… На душе так тяжело, будто это всё было на самом деле.

– Бедная моя, – проурчал Экспиравит и принялся целовать её измученное лицо. – Плохие сны отвратительны. Они не несут никакого смысла, но пытают и терзают, как палачи. Тебе надо хорошенько проснуться, чтобы они остались позади.

– Но я всё-таки не помню, что было вчера.