Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции

При всех противоречиях социального статуса духовенства шляпа – одно из видимых свидетельств привилегированного положения «второго сословия». Как и очки, шляпа в России семантически связывалась не только с образованностью, но и с социальными преимуществами. Как и шапка (восходящая к латинской cappa), шляпа – слово заимствованное. Она появляется у нас из немецкого в XVI – начале XVII века. В это время в моде, прежде всего военной, круглая шляпа с полями, которая и до сих пор называется по-немецки Schlapphut («шляпхут»), обычно с пышным плюмажем, знакомая нам по мушкетерам и Сирано де Бержераку.

В конце XVII века обозленные дождями испанцы, воюющие на нидерландском севере, начинают подворачивать поля шляп, чтобы лучше стекала вода. В таком виде военная и гражданская европейская мода приходит к нам при Петре, и шляпа по умолчанию стала подразумевать треуголку: Mein Hut, der hat drei Ecken, Drei Ecken hat mein Hut («У моей шляпы три угла, а если нет, то это не моя шляпа», как до сих пор поется в Германии). Треуголка становится одним из символов новой России и создает зримый образ служебного шляхетного сословия из трех ш: шпага, шляпа и шарф (офицерский, его подвязывали на животе на манер кушака, а не как сейчас – вокруг небрежной хипстерской шеи).

Шляпа

одной из первых появляется на русской сцене у Петра I: Феофан Прокопович воспевает ее, пробитую пулей под Полтавой, – стандартный европейский сюжет для отца отечества и первого слуги государства. Студентам так же, как в немецких университетах, даровались дворянские треуголки и шпаги, и их самолюбию льстило, что будочники и солдаты отдавали им честь. Этот барский привкус шляпа сохраняет и в XIX веке: «Сюртук на вас, как я вижу, суконный, хороший, и шляпа как есть самая господская, и очки», – видим мы, к примеру, классическое сочетание в рассказе Александра Ивановича Левитова «Насупротив!» (1862).

Круглая же шляпа уходит из военного гардероба в гражданскую сферу: шляпой на военном жаргоне поздней империи именуют штатских. Именно такая нелепая белая шляпа красуется у Пьера Безухова при Бородине. Как и в немецком исходном schlapp, обвислые поля головного убора переносят свои свойства на безвольных и мягкотелых, что уже совсем близко к 

интеллигенции.

Первые черты ухода шляпы в оппозицию к службе и государству проявились с конца XVIII века: при Павле I наряду с фраком, жилетом и прическами à la Titus, а также словами общество, гражданин и отечество

в 1797 году запрещены круглые шляпы с полями как рассадники якобинской заразы. К 1848 году шляпы-«калабрезы», как и борода, по примеру молодой Италии входят в гардероб революционной моды по всей Европе. И вскоре, мы уже знаем, эти мягкие фетровые шляпы с большими опущенными полями доходят до наших широт у нигилистов.

Но все же главное значение в России остается за «господской» семантикой шляпы: перед шляпой ломают шапки. Тот же культурный разрыв касается, кстати, и женщин: земские учительницы по возможности старались заменять традиционный для села головной платок на шляпки. С переменой декораций наступает расплата: зимой 1918 года в Петрограде, вспоминала Нина Берберова, «шляпы исчезли; они всегда были общепонятным российским символом барства и праздности, и значит теперь могли в любую минуту стать мишенью для маузера». Таким же триггером классовой ненависти стали пенсне приват-доцентов и монокли офицеров, а затем и невинные интеллигентские галоши или портфель, которые приравнивались к мещанству, мелкобуржуазности, бюрократии, а то и вредительству «спецов». Символом же советского термидора стала, соответственно, реабилитация портфелей и академических ермолок, а также возрождение шляпы как характеристики: «чем в шляпе, тем нахальнее» (ирон. об интеллигентах) – указывают нам словари арго и песня Александра Галича (1972).

Подытоживая, видим преемственность эпох. Несмотря на все изменения рамочных условий, культурную революцию, демократизацию образования, атрибуты, обозначающие особый социальный статус людей знания, не отмирают. Они по-прежнему соотносятся с идеей неотмирности, приоритета духовности/культуры над бытом. Современные дискуссии о том, надо ли и как п(р)одавать культуру, должны ли это делать люди гламурные или в «свитерах с катышками» – из той же оперы.

Наконец,

ЗАПАХИ И ВКУСЫ