Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции

На Руси очки распространились с XVII века. На помянутой парсуне 1662 года, представляющей патриарха Никона с клиром, подьячий подает ему вместе с четками очки. Однако, в отличие от западных фресок, в собственно сакральном пространстве на Руси очки не появлялись. Возможно, потому что и на Руси, и на Западе очкам долго сопутствовал флер инфернальности как инструмента высасывания души, в очках изображали дьявола и ведьм. В век Просвещения очки заняли вместе с пенсне и лорнетом свое законное место как атрибут книжности и престижа. Турецкоподанный Федор Эмин, о котором мы тоже уже говорили, ерничает в 1769 году в своем журнале «Адская почта»: «Многие лорнет для того носят, чтоб думали о них, будто от великого чтения и наук глаза у них испортились; однако я точно знаю таких, кои смотрят чрез лорнет и читать не умея».

Власть имущими в России очки, как и борода, негласно воспринимались как повод для подозрительности. Так, московский главнокомандующий Иван Гудович, «гонитель очков», говорил накануне 1812 года их обладателям: «Нечего вам здесь так пристально разглядывать!» При Николае I очки также не жаловали. Всем находившимся на государственной службе очкарикам требовалось специальное разрешение, причем высшим сановникам – личное от императора. Темные очки, вдвойне подозрительные, имел право носить в присутствии Николая I только министр финансов Егор Канкрин. За сбалансированный бюджет империи ему прощалось все.

Скажем тут же для равновесия, впрочем, что резким противником очков был и Гёте (до тех пор, пока не был вынужден пользоваться ими сам): «Кто носит очки, считает себя умнее, чем есть на самом деле, потому что нарушено равновесие между внешним чувством и внутренней способностью суждения», – высказывается он устами Вильгельма Мейстера в своем «образовательном романе». И далее почти что о русских нигилистах: «Привычка носить очки, все приближающие к нам, есть главная причина самомнения нынешней молодежи».

Ибо у наших нигилистов в очках все, и мужчины, и женщины, и притом преимущественно в синих. Затемненные очки знают уже в XVIII веке, но как носимые при слабом зрении и дома. Когда в России 1860‐х годов полиция задерживала синеоких девиц, те как раз и отговаривались слабым зрением (а короткая стрижка, мол, после болезни). Гендерный аспект в том, что в салонно-жеманную эпоху дамы лишь выбирали, открываться или нет лорнирующим их кавалерам. Очки же нигилистов уравнивают всех. Для симпатизирующих делу – «блеск глаз ослаблен синими очками, чтобы не мрачить единственный свет разума». А вот циники равняют синие очки с синими чулками: men seldom make passes at girls who wear glasses.

ШЛЯПА

Прислал бы свою мамзель за молоком, а то сам тут с бабами. И не стыдно? А еще интеллигент, в шляпе. У!!! Хам ты этакий.

(Н. Н. Семенов – П. Л. Капице. Петроград, 28.06.1921)

Классика жанра в письме Николая Семенова другу Петру Капице в Англию (мы знаем их парный портрет работы Кустодиева как раз этого, 1921 года). Едва ли не первое встреченное мной письменное свидетельство знаменитого мема – если, конечно, Семенов точен в передаче реплики. Но несомненно, что интеллигент, шляпа – и очки – оказываются вместе задолго до того, и не у нас.

Начнем с того, что средневековые очки крепились первоначально к краю шляпы, а первый изображенный в Европе в XIV веке обладатель очков Гуго Сент-Шерский носит и кардинальскую шляпу: такая круглая шляпа с полями символизировала в католической Европе духовное сословие. Связка «очки – шляпа – чтение – клерк/клирик» укоренена не только в западной традиции: православное духовенство носило похожие шляпы с широкими полями и низкой тульей и в Византии. В России патриарх Никон известен не только как владелец множества очков, но и законодатель моды на такие круглые широкополые шляпы. В сочетании с рясой «пастырские» шляпы становятся отличительным убором синодального духовенства и доживают вплоть до 1940–50‐х годов, заменяя обиходные скуфейки. Но и скуфейки, впрочем, тоже непосредственно связаны с «дресс-кодом» интеллигенции, напоминая о церковных корнях университетского и вообще научного знания: это непосредственные родственники академических шапочек, используемых англосаксами, а равно и академических ермолок наших профессоров, которые застало в университете еще мое поколение в конце 1980‐х, и которые теперь (ермолки, а не профессора), похоже, окончательно канули в лету.