— Черна была его душа, и бес гордыни крепко обуял ее, — нашелся Константин, прикинув, что бы сказал на его месте отец Николай. — Не держи на него зла, но лучше… пожалей.
— Пожалеть?! Его?! — изумленно уставилась на князя кузнечиха.
— Его, — подтвердил Константин. — Ему ведь за все содеянное скоро ответ перед богом придется держать за все свои злодеяния. Вот и представь, какие муки ему вседержитель уготовит. — И он мягко добавил: — А крест ты все же прибери. Не ожесточайся душой.
— Я прибрала, — послушно закивала женщина и, разжав правый кулак, показала крестик Константину. — Ты уж не серчай, княже, на словеса мои глупые. Со зла я наговорила, — повинилась она.
Константин понимающе кивнул и подманил к себе из толпы пеньковскую бабу, которая недавно горячо обвиняла Грушу и Басыню. Предстояло вынести им обоим вместе со Спехом приговор, и он решил предварительно удалить чересчур пристрастную свидетельницу. Вместе с нею подозвал и еще одну молодку из самых языкатых, поручив им обеим не просто довести кузнечиху до самого дома, но и там подсобить бедной женщине.
— Да я эвон, близехонько совсем живу, — попыталась отказаться она и даже указала на свой дом, который и впрямь стоял недалече, на самой околице, в какой-то сотне метров от них.
Константин прищурился, разглядывая.
— Ишь ты. Прямо не изба, а терем, — похвалил он. — В таком не только тиуну или боярину — князю жить не зазорно.
— Мой Точила в своем художестве все хитрости[53]
ведал, потому, когда избу ставил, скупиться не стал, — простодушно пояснила она и застенчиво предложила: — А ежели не зазорно, то, может, и заночуешь в нем? У тиуна нашего домишко, эвон, наполовину сгорел, а в шатре-то зябко, поди.Константин вздохнул. Вообще-то он уже не первую ночь проводил в шатре, и его вполне устраивало. Да, прохладно, невзирая на жаровни с раскаленными углями, зато свежо, и под теплыми шкурами сладко спится. Только поутру вылезать из-под них не хочется. Правда, ясное небо сулило усиление мороза, а значит, этой ночью будет слегка похолоднее, но ничего, перетерпел бы.
— Боюсь, стесню, — шутливо попытался отговориться князь. — Да и храплю я громко — спасу нет.
Но женщина так просительно на него смотрела, так горячо уверяла, что детишков у них нет, а потому ни о каком стеснении и речи быть не может, а что касаемо храпа, то она его положит в отдельной горенке, что он не выдержал и согласился. Та перед уходом протянула ему платок, возвращая, но Константин отказался:
— Сейчас он тебе нужнее.
Она посмотрела на пятна крови, оставшиеся на мягкой зеленоватой ткани, сокрушенно вздохнула и торопливо заверила:
— Я его нынче же отстираю — как новый будет.
Константин хотел было сказать, что он его ей дарит, но смущали пятна крови. Пускай они и ее собственные, но все равно как-то не то, поэтому он лишь досадливо отмахнулся. Кузнечиха смущенно улыбнулась, еще раз склонилась перед ним в поклоне и, поддерживаемая под руки двумя женщинами, пошла к себе.
Притихшая толпа внимательно наблюдала за ними. Настрой у людей был… Константин прикинул, оценивая лица оставшихся. Нет, кажется, всплеск ярости уже не повторится. А если сейчас еще и обоз с припасами подкатит, совсем хорошо будет.
Ага, вот и они. Саней пока не видно, зато скрип полозьев слышен за версту. Теперь-то уж точно можно перевести дыхание. Сейчас он распорядится скинуть на снег бочонок крепкого меда, повеселится, пока еще светло, а там можно будет и заняться последней троицей пленных и навестить князей и попа в церкви.
Глава 22
Здесь уговорился, там не договорился
Разбирался Константин с Басыней, Спехом и пришедшим в себя Грушей, когда уже стемнело. Всех троих к тому времени по распоряжению князя отделили от остальных пленных, разместив у той самой женщины, за чьих детей они вроде бы вступились.
Любим, у которого Константин предварительно уточнил, как все происходило, успел доложить, что Спех и Груша действительно защищали ее девчонок, причем так рьяно, что положили своих двоих.
— Одного проткнул копьем молодой, да с такой силой, что доспехи пробил, а второго Груша — мечом, — излагал дружинник. — Видоки сказывали, не поединок был — загляденье. Супротив него лучший мечник из княжеской дружины дрался, ан все равно не справился, завалил-таки его старый. Третий, Басыня, за старого вступился, когда его князь схватить приказал, и от службы в дружине отказался. Ну и молодой тоже от князя ушел.
— Ишь ты, — уважительно заметил Константин. — С волками жили, а по-волчьи выть не захотели. Значит, для нашей дружины годятся, — сделал он вывод.
— Если согласятся, — осторожно поправил Любим.
— Ну а на нет и суда нет, — равнодушно пожал плечами Константин. — У меня и без них людей хватает.