Знак небес

И тут Константин вспомнил, где видел этого попика. Ну точно, священник в деревушке Ратьши. Кажется, отец Варфоломей. Правда, тогда он был куда как бойкий на язык, а ныне вроде присмирел — хоть и вякал пару раз, пока он допрашивал черниговских князей, но с прежним поведением никакого сравнения.

А тем временем стоявший на коленях перед богородичной иконой священник тоже недоумевал, отчего так получалось. Стоит князю на него посмотреть, как у него и язык немел, становясь непослушным, и слова в горле застревали. Откуда в нем взялся этот панический страх, который охватывал его всякий раз, стоило ему только заглянуть в глаза Константина? Ведь не было же его еще полгода назад, а что изменилось с той поры? Да ничего.

Хотя нет — изменения произошли. Княжеские глаза. Тогда, летом, они были совсем иные. Пускай гневные, пускай злые, угрожающие, но какие-то… человеческие. Зато теперь из них на отца Варфоломея словно смотрел совсем иной человек — мрачный, суровый, не ведающий пощады… Да полно, человек ли это на него смотрел?! Только сейчас отцу Варфоломею пришло на ум, что непохож был этот взгляд на человеческий. И не только потому, что был он слишком холодный, слишком отчужденный и равнодушный, взирающий ровно как на какую-нибудь букашку. Было там и кое-что еще, чего священник не мог объяснить словами, и в этом «кое-что» и состояло главное отличие князя Константина от всех прочих людей.

Он похолодел и в страхе оглянулся на князей. Мстислав Глебович успел уснуть на принесенных рязанскими ратниками шкурах. Рядом с ним лежал и плакал юный Иван, прилежнее других молившийся на вечерне, которую отец Варфоломей отслужил для князей. Всеволод Владимирович оставался на ногах, бесцельно слоняясь из угла в угол маленькой церквушки.

Рассказать? А кто поверит? Решат, чего доброго, будто священник вовсе обезумел от страха, а ведь он ничуть не боялся, во всяком случае теперь, когда знал причину. И если придет князь Константин, то он непременно…

За входной дверью послышались голоса, затем скрежет старого ржавого ключа, с усилием проворачиваемого в замке — видать, давно им никто не пользовался, — наконец что-то лязгнуло, дверь широко распахнулась, и через порог шагнул Константин, сопровождаемый двумя ратниками.

Странно, но князь перекрестился. Дивно сие. Почему-то священнику показалось, что тот, кто сидит внутри князя и взирает на мир его очами, креститься не должен, ан нет. Отец Варфоломей продолжал смотреть во все глаза на Константина, усилием воли вызвав воспоминания полугодовой давности и сейчас пытаясь сравнить его тогдашнего с нынешним. Но и тут священника поджидало разочарование. То ли ему плохо помнилось, то ли память решила сыграть с ним дьявольскую шутку, но никакой разницы между тем и этим он не находил.

— Чудны дела твои, господи, — еле слышно пробормотал он себе под нос.

Очередная попытка смело заглянуть в бесовские княжеские очи и не отводить от них глаз ему тоже не удалась, хотя он и старался изо всех сил. Гордо вскинув голову и сжав кулаки, он с ненавистью уставился на Константина, но через десяток секунд сам почувствовал, что бесполезно. Хотя надо признать, что в этот раз он взирал на него чуть дольше, чем во время допроса пленных князей-черниговцев, но результат был весьма плачевный. Почувствовав сопротивление, сидящий в Константине усилил давление, в свою очередь впившись в очи отца Варфоломея, и он вскоре ощутил, как по его ногам струится что-то горячее и мокрое. Стало стыдно.

Константин устало вздохнул и неспешно подошел поближе к священнику, все так же пристально продолжая смотреть на него.

«Неужто сей зверь самолично терзать меня учнет», — мелькнула испуганная мыслишка, но отец Варфоломей усилием воли отогнал ее прочь и принялся почти беззвучно читать отходную молитву, настраиваясь на тяжкие муки во имя господа, за которого и пострадать должно быть сладко. А уж погибнуть в сражении с антихристом, который таился в обличье рязанского князя, — о таком он и мечтать не смел.

Больше всего священник переживал за свои мокрые порты. Тоскливо становилось, что князь навряд ли поверит, что он, отец Варфоломей, готов принять предстоящую мученическую смерть легко и с улыбкой. Да и кто бы на его месте поверил, учуяв эдакий запашок.

«Хоть бы уж сразу пришиб», — уныло подумал священник.

— А ведь все это из-за тебя, — негромко произнес князь. — Ну и сволочь же ты, батюшка.

— И укрепи меня, господи, в последний час тяжких испытаний, ибо слаб я телом, и не совладать мне с диаволом, у коего я ныне в лапах. Да будет на все воля твоя, господи… — донесся до Константина приглушенный торопливый шепот священника.

— Это ты про меня, поганец?! — возмутился Константин. — Да ты сам слуга его! А я… на, смотри. — И он вновь полез за пазуху, чтобы продемонстрировать крестик.

На сей раз оберега не было — еще на пути к церкви Константин снял его и сунул в карман, — и извлечь золотой крестик ничто не мешало. Показав крест, он посоветовал:

— Вместо того чтоб винить других, лучше бы в своих грехах покаялся.

— Каюсь, ибо грешен, — смущенно ответствовал отец Варфоломей.