Знак небес

Он задумчиво взял в руки железяку, продолжая лихорадочно размышлять. Учитывая, что не мог он так поступить, никак не мог, получалось, что она ошиблась, приняв там, у церкви, за князя кого-то, кто издали походил на него фигурой, отсюда и…

Раздумья Константина прервал испуганный голос кузнечихи:

— Ты б положил ее, а то, не ровен час, опять руку распорешь.

Константин вздрогнул и посмотрел на нее. А вот это куда хуже. Одно дело обозналась, и совсем другое — наглядное доказательство. Или она и тут ошибается? Он легонько провел по ребру железки, но даже этого прикосновения хватило, чтобы какой-то острый заусенец больно резанул ему по указательному пальцу. От неожиданности он выронил ее и уставился на палец, а затем на царапину на другой руке.

Кузнечиха ойкнула.

— Ну вот, упреждала ведь, — растерянно произнесла она.

— Лучше бы ты… — Константин, не договорив, досадливо махнул рукой, но делать нечего — какая ни есть правда, а знать ее надо, — и он приказал: — А теперь садись и излагай все по порядку.

— Дак об чем?

— О том, что я… вытворял той ночью, — с некоторой запинкой выдавил Константин.

— А ты и впрямь вовсе ничегошеньки не помнишь? — недоверчиво переспросила она.

— Ничегошеньки, — зло отрезал Константин. — Давай-давай, я жду.

Рассказ ее длился недолго. Мол, началось все, как и сегодня, когда она проснулась, заслышав, что Константин одевается. Дело обычное, и она не придала ему значения, приспичило мужику, но немного погодя вспомнила, что вчера вечером так и не показала князю, где у нее стольчаковая изба[56]

. Она окликнула князя, но тот никак не отреагировал. Пришлось слезть с печки. Слюдяное окошко в горенке пропускало достаточно лунного света — она смогла разглядеть угрожающе надвигающегося на нее Константина и отпрянула в сторону.

— Мне б тогда догадаться, — вздохнула она. — Глядишь, и удержала бы, да в ум не взяла, а уж когда спохватилась — куда там.

Накинуть на себя кое-что из одежды — дело минутное, но Константин действовал целеустремленно, решительно и быстро, так что, когда она выскочила следом за ним на крыльцо, тот уже находился возле церкви, а в ногах у него лежал дружинник. Кто свалил его на землю, Пудовка не видела, зато приметила, как князь откинул в сторону железяку и, вынув из кармана платок, вытер руку и выбросил платок на снег.

Далее настал черед церкви. Запалил он ее не сразу — вначале перетаскал к входной двери весь запас дров, приготовленных для костра, чтобы точно хватило до утра, и только после этого поднес к ним горящие головни. Одной или двумя Константин не удовлетворился, действуя наверняка, и запалил здание со всех четырех сторон.

Кузнечиха затаилась за забором, не понимая, что ей делать и как быть, а Константин преспокойно направился в избу. Вернуться вслед за князем она побоялась и тут вспомнила о ратнике, продолжавшем лежать на снегу. Решив помочь несчастному, она опрометью бросилась к неподвижному телу, но едва приподняла голову дружинника, как почти мгновенно поняла, что ему уже не помочь — мертв. Она встала, огляделась по сторонам, машинально подобрала платок вместе с железякой, да еще вот с этим, которое невесть кто выронил.

— Он, видать, у тебя в одной зепи[57] вместе с платом лежал, вот и выпал… — пришло ей на ум. — А вот ключа от церкви я в снегу не сыскала, — сокрушенно вздохнула она. — Может, выкинул ты его, а может, сунул куда.

Уже стоя подле своего дома, она увидела, как над Орехом склонился еще один человек, и был это не кто иной, как попик, который чуть погодя вскочил на ноги и, спотыкаясь и падая, устремился в сторону леса.

Слушал ее Константин недоверчиво — несмотря на всю логичность, в его голове никак не укладывалось, что это он сам, своими собственными руками учинил все злодеяние. Помогала… царапина на ладони, на которую он время от времени поглядывал. А где-то ближе к середине повествования Пудовки князь припомнил, что как раз вчера он впервые за долгое время снял с себя оберег, сунув его в карман.

Глупо, конечно, всерьез считать, что он каким-то образом мог защитить его от преследователей во сне, да и при чем тут они — убивал-то дружинника он сам, да и церковь запалил своими руками. Но вслед за этим он невольно сопоставил два своих сна — нынешний, в котором горгона помогла ему ускользнуть от погони, и вчерашний, когда он улегся спать без оберега и его поймали и скрутили… Ну да, все сходилось. Поймали, скрутили, после чего… принялись рулить его телом как заблагорассудится.

А кузнечиха продолжала рассказывать, как ближе к утру, когда поднялась тревога, она, наблюдая за поведением Константина на пожаре, стала догадываться, что здесь что-то нечисто. Слишком естественно вел он себя. Не мог хладнокровный убийца, не пощадивший даже собственного дружинника, быть таким. Она и платок-то протянула ему именно для проверки, но и тут князь остался невозмутимым.