Знак небес

— Разве громкие молитвы сына и наследника трона, обращенные к милостивому и милосердному, помешают путешествию одинокого купца со свежими новостями? — задал Константин встречный вопрос.

— Друг, в тяжелый час поспешивший первым разделить с тобой скорбь, заслуживает щедрой награды.

— Ты ошибся, — отрицательно покачал головой Константин. — Награждают слуг за усердие, платят врагам за то, чтобы они опустили меч, занесенный над головой. А другу за помощь говорят спасибо. Иногда же не говорят и этого, ибо друзья разговаривают сердцем. Если, конечно, это настоящие друзья. Однако уже за полночь, а завтра поутру нам придется вновь сидеть в шатре и весь день выслушивать пустые речи.

— Они будут скучны вдвойне, ибо мы-то знаем, что все давно решено, — подхватил Абдулла-бек, немного смущенный последними словами князя, сказанными с легкой долей укоризны.

— Не все, — возразил Константин. — Я думаю, что завтра, после того как мы подпишем мирный договор, нам надо, не стесняясь, показать на веселом пиру, как хорошо мы подружились. Кто-то искренне порадуется, глядя на то, как быстро старший сын почтенного отца приобретает новых друзей, а кто-то призадумается.

— Воистину твоя отвага уступает лишь твоему уму, — восхитился наследник престола.

Свое слово Абдулла-бек сдержал. К неудовольствию Керима, где-то в середине дня он встал со своего кресла и гордо заявил, что тот, кто собирается быть дружен с соседями, не должен трястись над своей сокровищницей, как ревнивый муж над красавицей женой. Однако дружба должна стать прочной на долгие годы, а не порхать бабочкой-однодневкой. А посему он, Абдулла-бек, согласен со всеми предложениями князя Константина, но при условии, что они ныне заключат не перемирие, а договор на двадцать лет и пообещают, как и подобает дружным соседям, приходить на помощь друг другу в трудный час, когда на земли кого-нибудь из них покусится враг.

Керим остолбенел. Он искренне жаждал мира, точно так же, как и Абдулла, горячо поддерживая наследника престола и в этом, и во многих других вопросах. Но он уже более десятка лет правил посольство[66]

и знал, что так дела не делаются. Посол должен быть как змея: ползти медленно и неслышно к одному ему видимой цели, при этом все аккуратно прощупывать своим раздвоенным языком, который и не позволяет себе чрезмерной лжи, но и не говорит все напрямую.

Понятно, что бек молод и не знает, как надо себя вести в таких случаях. В то же время Абдулле очень хочется добиться успеха в порученном деле. Но он мог хотя бы предварительно посоветоваться с ним, Керимом, прежде чем ставить его в столь неловкое положение.

И еще одно. Столько, сколько затребовали русские, отдать было бы можно, хоть и жалко, но выплатить такую сумму, которую они запросят сейчас за военную помощь, — не хватит никакой казны. Это при условии, что они вообще согласятся помогать. Вон как заулыбался в предвкушении богатой поживы их хитрющий боярин Евпатий Коловрат. И что тогда делать ему, Кериму? Факих с немым упреком воззрился на Абдуллу-бека, и в подтверждение его грустных мыслей в наступившей тишине раздался звучный голос самого русского князя:

— Русские воины стоят очень дорого, ибо они стойкие и бесстрашные, умелые и крепкие. Не думаю, что всей сокровищницы достопочтенного Ильгама ибн Салима хватит, чтобы выдать им достойную плату.

Это был явный отказ. Керим обреченно вздохнул. Все. Можно сворачивать дальнейшие переговоры. Эх, Абдулла, Абдулла…

— Но, уважая ханские седины и желая порадовать сердце больного правителя, чтобы он как можно быстрее выздоровел, а также будучи в восхищении от прямоты и искренности достойного наследника его престола, я согласен на все то, что предложил Абдулла-бек. Дружбу, особенно поначалу, всегда надо испытать на прочность именно делами. Во всяком случае, до тех пор, пока она не окрепла. Через годы и так всем будет ясно, какова ее цена, — сейчас же иное. И я готов протянуть руку дружбы этому смелому и чистому душой беку, ибо мое сердце отныне открыто перед ним.

С этими словами рязанский князь встал со своего места, и они с Абдуллой обнялись прямо посреди шатра.

Керим не верил своим ушам, не верил глазам, но был в восторге. Впрочем, возможно, он ликовал слишком рано, ибо к Константину незамедлительно устремился Евпатий Коловрат и быстро шепнул на ухо:

— Княже, давай прервемся на сегодня, чтоб обговорить сказанное как следует? Ты истинно сказал, что такая помощь стоит дорогого. Так отчего бы не увеличить их выплаты на три-четыре тысячи гривенок, а?

— Прямо сейчас вписывай как сказано, боярин, — упрямо тряхнул головой князь.

— Потеряем много, — вздохнул Коловрат.

— Зато приобретем дружбу, а она, как ни крути, стоит дороже, — ответил Константин. — А если уж тебе так обидно, что мы дополнительно ничего не получим сверх назначенного, то ты добавь в договор, где говорится о гривнах, одно словечко — рязанских. Какой князь, такие и гривны.

— Так это же!.. — чуть не ахнул Евпатий, но осекся, испуганно покосившись на Керима, и шепотом заверил: — Все сделаем.