Знак небес

С давних времен, когда еще земли на Руси были подвластны одному лишь киевскому князю, во всех договорах указывалось число гривен именно его чекана. Их можно было заменить серебром, равным по весу нужному количеству киевских гривен из расчета по сто шестьдесят граммов за каждую. С годами слово «киевских» употреблять перестали — оно и так было само собой разумеющимся. Сейчас, за счет включения в пункт договора упоминания о конкретной, а не абстрактной русской гривне, Константин приобретал дополнительно свыше полутонны серебра. Ведь изготавливаемые в Ожске рязанские монеты по своему весу, согласно княжескому указу, равнялись более тяжелой новгородской гривне, весившей двести четыре грамма, чтобы их покупательная способность не уступала «северной сестре».

Получалось, что Константин и достоинство соблюдал, отказавшись торговаться о дополнительной оплате выгодного для булгар мирного договора, и в то же время все равно увеличил цену — если исходить из веса киевской гривны — почти на две с половиной тысячи.

Послы Волжской Булгарии деньги считать умели хорошо, и почти каждый видел необычную монету, появившуюся на Руси полгода назад. Но Константин был уверен в том, что возражать те не станут.

Во-первых, уж больно много выгод сулили новые условия договора, по сравнению с которыми возросшая всего на двадцать процентов сумма дани — незначительный пустяк. Во-вторых, они тоже сохраняли «лицо», ведь количество гривен и впрямь не увеличилось. Следовательно, оставалась в неприкосновенности и честь эмира Булгарии.

Более того, Константин сам приказал вычеркнуть из договора все слова о дани, а выплачиваемые гривны были названы подарком, призванным подтвердить мирное хорошее отношение Волжской Булгарии к своей западной соседке. Получалось, что Ильгам ибн Салим выступает равноправным партнером, а не данником Руси.

Самому Абдулле Константин уже этим вечером сделал еще один щедрый подарок. Произошло это ближе к середине веселого пира, организованного радостными булгарами по случаю подписания договора. К тому времени было уже изрядно выпито и съедено. Рязанский князь продолжал украдкой окунать свой перстень с алым камнем в каждый из кубков, что ему наливали, но делал это больше по привычке, чем из недоверия.

Очередной тост провозглашал фатих Керим. Он предложил в знак нерушимой дружбы, которой отныне связаны обе державы, обменяться всем булгарам и русичам своими кубками и оставить их у себя на вечную память об этой встрече. Абдулла-бек, сидящий рядом с Константином, охотно протянул свой кубок князю. Тот в ответ отдал свой и вновь больше по привычке, чем из какого-либо подозрения, тихонько коснулся камнем перстня медовухи. Коснулся — и глазам не поверил, когда красный цвет немедленно сменился на голубой, синий, фиолетовый, а потом чуть ли не почернел.

Немного поразмыслив, он протянул кубок обратно беку:

— Извини, Абдулла, но я как-то привык из своего. Давай мы выпьем, а уж потом обменяемся пустыми чарами.

— Как скажешь, — охотно согласился Абдулла и, не колеблясь, поднес к губам взятый у князя кубок.

Сомневаться не приходилось — ханский сын ни при чем.

— Не пей, — быстро шепнул ему Константин на ухо, изображая пьяную улыбку и гадая, кто же сумел подсыпать яд наследнику трона. Тот непонимающе обернулся, в глазах стояло искреннее недоумение. — Кто-то подложил тебе отраву в кубок, — пояснил Константин, не переставая улыбаться. — Ты отдал кубок мне, а я, перед тем как пить, проверил. Извини, друг, я поначалу подумал на тебя, вот и вернул его обратно.

— Но кто это сделал? — побледнел Абдулла.

— Во всяком случае, не Керим, иначе яд достался бы тебе. Да улыбайся же ты, чтобы никто ничего не заподозрил, — прошипел Константин.

Абдулла с усилием растянул в улыбке побледневшие губы.

— Вот так уже лучше, — ободрил князь. — А что касается яда, то ты о том не думай, — хлопнул он по плечу приунывшего наследника булгарского престола. — Знай себе гуляй и жизни радуйся. Говорят, кто раз от смерти ушел, к тому она потом долго не заглядывает.

— Но кто на это решился?

— Скоро узнаем, — пообещал Константин, подзывая к себе Любима.

Впрочем, тот уже и сам спешил к князю. Лицо его было озабоченным, даже перепуганным.

— Радуйся, Любим. Радуйся и улыбайся, — вполголоса сказал князь дружиннику, подавая пример.

Тот непонимающе захлопал глазами, через пару секунд сообразил, фальшиво улыбнулся и зашептал:

— Тревожно мне что-то, княже. Вон у того крючконосого слова чудные в голове гуляют. Все бубнит: «Выпьет — не выпьет, выпьет — не выпьет». Вот мне и помыслилось нехорошее. Думаю…

— Это который в зеленой чалме? — перебил его Константин.

— Он самый, — подтвердил Любим.

— А еще у кого чего нехорошее в голове имеется? Да улыбайся же ты!

— Тот, кто вино сейчас разливал, — снова раздвинул в улыбке непослушные губы дружинник. — Токмо там страха больше.

— Еще, — потребовал князь.

— Через одного от боярина ихнего с чалмой. Сейчас как раз улыбается и на нас глядит.

— У него что?