Знак небес

Была у Ростиславы поначалу, чего греха таить, небольшая опаска, что князь с нею и разговаривать не пожелает. Ну кто же и когда с бабой переговоры вел? Испокон веков на Руси о таком и слыхом не слыхивали. Разве что княгиня Ольга, ну так о том что вспоминать. И опять же та повелевала, потому что за ней сила стояла. Хрупкие плечи правлению не помеха, лишь когда у тебя за спиной могучие дружинники стоят. За Ростиславой же сегодня лишь град, наполовину обреченный, да жители его немощные, вроде того старика седобородого. И все они уже к смерти изготовились, хоть в чудо по-прежнему верят. Верят и ждут.

Потому и начала так Ростислава свою речь. Хотелось ей о той случайной встрече напомнить да посмотреть, как он на такое откликнется. Да полно, уцелела ли вообще та встреча в его памяти? Так, мимоходом ведь все прошло, ветерком дунуло и пролетело.

— И ты здрава будь, боярышня, — услышала она в ответ и сразу поняла — нет, не мимоходом. Скорее уж стрелой каленой.

А вот куда ее острие угодило, о том додумывать не стала. Испугалась попросту. Не князя — самой себя…

Глава 13

Русалий обруч

Когда б он знал, как дорого мне стоит,Как тяжело мне с ним притворной быть!

Когда б он знал, как томно сердце ноет,Когда велит мне гордость страсть таить!..Евдокия Ростопчина

А уж когда на губах Константина улыбка расцвела, глупая такая, мальчишеская совсем, тут ей и вовсе худо стало. Впору хоть волчицей завыть, от тоски лютой, от безысходности всей своей жизни — и той, что в песок прошлого безвозвратно утекла, и грядущей, которая еще страшнее сулит стать.

Что ж ты, батюшка любый, с дочкой своей не угадал?! Что бы тебе взор не на переяславском князе остановить, а на владетеле далекой Рязани — совсем иная судьбинушка у твоей Ростиславушки получилась бы. И цвела бы она ныне, как яблонька молодая, да любовью своей, как лепестками, своего суженого всего бы усыпала, чтоб где ни сел — не земля сырая, а ложе мягкое да духовитое было готово. А деток бы каких ему нарожала — все как яблочки наливные были бы, без единой червоточинки…

Тут уж не о Переяславле переговоры вести впору, не о жителях его — о себе самой. А о граде… Да что о нем говорить. По одной улыбке Константина поняла Ростислава, что ни к чему оно, лишнее. Понапрасну страшились рязанца в городе. Не из таковских князь, чтобы злость свою, на одного человека устремленную, пусть и справедливую, святую, на тысячах неповинных людей вымещать. Ярослав он, да не тот, ох не тот[45].

Однако на всякий случай обговорить кой-что надобно. К тому ж, если об этом речь не вести, тогда о чем? О себе самой? Зареветь в голос, по-простому, по-бабьи, да, забыв обо всем, пасть на крепкое, надежное плечо, и будь что будет — так, что ли? Ан нет, милая. Что молодке из смердов дозволено, то тебе не по чину. Изволь честь княжескую блюсти. Хоть на клочки себе сердце изорви — но молчи и виду подать не моги.

И пусть ты ныне вдова — все равно ничего не изменилось. Али забыла церковные законы, кои до седьмой степени[46]

родства венчание запрещают? И молотом по затылку, а эхом в голове откликнулось еще раз для прочности, для надежности, чтоб до гробовой доски не позабылось, въелось, врезалось острыми ядовитыми зубцами: «До седьмой… до седьмой… до седьмой».

И нечего батюшку пустыми попреками винить. Даже если бы он захотел ее замуж за рязанца выдать, все равно бы не смог, ибо… до седьмой… до седьмой… до седьмой… А у них с Константином пятая… пятая… пятая… Так, вроде врезалось, въелось, застыло. Как надгробие. Правда, легче от этого не стало — напротив. А впрочем, все правильно — когда надгробие легким было? То-то и оно.

Ух как в этот момент Ростислава буквицу «Е» с титлом[47] возненавидела. Ее, да еще Z. А уж названия их… Первое и вовсе насмешкой звучало. Какая же она «есть»?! Для Ростиславы она «нет» означала. Земля?.. Тут да, это подходяще. Могильная. В которой все надежды зарыты. А про «иже» лучше не думать. Хороша она, да не про ее честь…

Княгиня глубоко вздохнула, крепко сцепила руки, чтобы он их дрожь ненароком не подметил, а то еще подумает, что она боится, гордо выпрямилась и сухо произнесла:

— Ныне ты — победитель. Тебе решать, что с градом моим делать. Знаю, что ни сотворишь — на все не токмо твоя воля, но и право оместника. Святое право. Но ежели ты как оместник на переяславскую землю пришел — дозволь в ноги поклониться, дабы ты остуду с сердца своего снял и людишек, ни в чем пред тобой не повинных, за чужой грех не карал.

Говорила и собой гордилась. Так, самую малость. Да и было чем. Голос деловит, но не подобострастен. И в душе огонь пламенеющий унять удалось. Уголья, конечно, все едино остались, но с ними, видать, получится совладать, только если с самой жизнью покончить… С самой жизнью… Постой-ка… И взгляд на обруч. Хорошо им, русалкам, в воде резвиться, привольно. Но мысль свою додумать не успела — Константин помешал.