Знак земли: Собрание стихотворений

С матроса текло. Плечистый, Он был рыжеват и ряб. Вошел и оскалил бодро Веселые клыки. «А, с кисточкою, хозяин! Когда бы не твой корабль, Запутался бы средь елок, Доняли бы сосняки. Китайская непогода! Тайфунище! Тарарах! Скрутились земля и небо! Горюха и бардадым! А полк не уйдет далече, Хотя б и на всех парах Спешил через эту слякоть. Чуть свет я пущусь за ним. А полк не уйдет далече!» И вымокший снял бушлат; Потом бескозырку сдернул, Гремя, положил наган, Стянул и поправил пояс В шарах разрывных гранат

И звонкой ладонью шлепнул По желтым сапогам. «Пойди-ка сюда, хозяин! – (Волчиная желтизна Клыков проблеснула снова), – Смеясь подмигнул: – Того-с… Наверное, есть запасец. Наверное, не одна Хранится в глухом подвале Среди крысиных гнезд? А ну-ка… – <И плотно крякнул колодовый табурет Под задницею матроса.> – Заваривай поживей! – А я покурю покамест». И вынул тугой кисет, Поигрывая желваками И гусеницами бровей. Сиделец, соображая, Помалкивал и решал: («Московских кровей, должно быть? Такому и не перечь!»)

«Хорошему человеку-с Ответится по душам. Прозрачен, как божья слезка: Едва удалось сберечь». И тотчас же на подносе Поставил на мытый стол Широколицый чайник, Завернутый, как платком, Малиновым плеском красок, Стакан и густой рассол С пупырчатыми огурцами, Разлегшимися рядком.

3. <Самогон>

<И, задирая чайник, Облапливая стакан, (А ветер под крышей где-то Играл на одной струне) По воздуху трижды щелкнув, Подобно тугим куркам, Гость высосал самогонку До капелек на дне.>

Сиделец нырнул за стойку. И снова затих трактир. Хоть гость был румян и молод, А в комнате всё равно Какою-то пугачевщиной Бредил стемневший мир Глазастых икон, И ливень Свинцом заливал окно. За стойкой, как бы гранитной, Из целого куска, Сгибающей половицы! Глыбаст и беловолос – Сиделец опять задрыхнул, С хитринкой, исподтишка <Подсчитывая стаканы, Хоть их не считал матрос.> В смущенных мозгах сверлило: Не чаял и не гадал. Ударило, как дубиной: Ни денег, ни головы. Сынком али внуком может Прийтись по своим годам!

А смотрит христопродавцем. Табашником. Из Москвы. От этих не жди пощады, – Плевком затирают дух. Иконы на щепки рубят, А щепки – на самовар. И в душеньку человечью, Как в ярмарочный сундук, Ручищами залезают, Кто б ни был: И млад, и стар. Ужель до села добрались? Ужель на селе разбой? Ведь чехи-то отступают. А этот прибрел отколь? Должно, от полка отбился? Ишь, хлещет труба трубой! Ишь, бродит, Как пиво в бочке, Московская злая соль!

4. Бред