Читаем Знак Зевса полностью

Темнело. Горожане продолжали отдыхать на тёплых мраморных скамьях, установленных в общественных местах – у храмов, в священной роще. Кто отсиживался в тавернах, проводил время за кувшинчиком вина и в беседах с душевным соседом. В зажиточных домах устраивались застолья, где гости и хозяева совместно с домашними рабами, которым в такой день был положен отдых и внимание со стороны господ, предавались безудержному распитию вина. Не раз случалось легкомысленное распутство, правда, не вызывающее потом ни у кого осуждения. Жители Фив, ряженые в шкуры животных, стучались в двери, требовали непременного угощения. Никто им не отказывал – в священный праздник хозяева были рады незваным гостям, которым доставались печёные сладости и фрукты, в объёмистые чаши и кувшины наливалось вино – хотя не самое лучшее, но достаточно хмельное…

Филипп и Фрасил надели хитоны шафранового цвета, будто настоящие представители жреческой касты, приладили парики из конской гривы рыжей масти, лбы украсили белыми льняными повязками, диадемами. Так в праздничную ночь одевались многие фивяне. Прихватив «жертвенные ножи» из дерева, продававшиеся по такому поводу в лавках, друзья вышли на улицу. Яркий диск начавшей увядать луны смутными тенями в ночи придавал домам причудливые очертания. Они направились к центру, к агоре, откуда истекали шумы праздничного действа: там шли представления бродячих мимов, силачей и фокусников. По дороге юноши встречали нетрезвых людей, мужчин и женщин, украшенных венками и гирляндами из цветов. Поклонницы Диониса пожилого возраста устало возвращались с религиозных шествий; молодые вакханки бодро несли в руках фаллосы

– выразительные муляжи возбуждённого детородного мужского органа, и были настолько пьяны, что бесстыдно обнажались или, нарядившись в козлиные шкуры, плясали, словно сатиры из буйной свиты своего бога.

В одном из переулков друзья вовремя заметили группу обнажённых женщин, они самозабвенно изображали культовый танец. В тусклом свете чадящего факела их неестественно бледные тела выглядели демоническими призраками. Молодые люди спешно свернули в переулок, не дав себя на поругание нелепого случая, и едва не наступили на пару, с усердием предающуюся служению Дионису. Дальше попадались ещё пары и одиночные обездвиженные тела таких же «служителей культа», которые в таком беспомощном состоянии показались Филиппу трупами воинов, павших после кровопролитного сражения. Вероятно, они смогли вовремя вернуться домой, и теперь им предстояло ожидать, когда их найдут и подберут более трезвые родственники, уже вышедшие с домашними рабами на их поиски. А пока Гипнос навеял им приятные сновидения. Уличные собаки, которые и в обычные дни пьяных не трогают, незлобиво лаяли и внимательно обнюхивали обездвиженные тела, дружелюбно размахивая хвостами. Умные животные словно понимали, что это состояние человека – временное: проспятся и уйдут восвояси. Но были псы, недовольные вторжением людей на их территорию, – такие задерживались, чтобы с показным презрением отметить непрошеных гостей…

Юношам оставалось пройти до агоры совсем немного, когда впереди послышались шаги и женские голоса. Скоро в свете факела, который несла, по виду, служанка, появилась женщина, одеяние которой и статность выдавали богатую горожанку. Возможно, она засиделась в гостях и теперь легкой поступью торопилась домой. Заметив жрецов с ритуальными мечами, служанка взвизгнула и, выронив факел, убежала в темень. Хозяйка не последовала за ней, а с достойным спокойствием стала наблюдать за незнакомцами. А Филипп с Фрасилом неожиданно оробели и теперь не знали, как поступить – пугать ли женщин, как бы это сделали потешные жрецы, или ретироваться, не развивая задуманного плана.

На лице женщины наконец появилось выражение любопытства. Она поняла, что перед ней ряженые, и звонко рассмеялась – Филиппу показалось, словно жемчужины рассыпала вокруг. Чтобы лучше рассмотреть «жреца», незнакомка приблизилась, и вдруг знакомый аромат «той самой женщины» молнией возвратил его память в тот самый день! Ещё он успел рассмотреть дивные черты лица, широко распахнутые лукавые глаза.

Воспользовавшись их растерянностью, женщина властным окриком призвала сбежавшую служанку. Она появилась с виноватым видом и, разобравшись в ситуации, подняла с земли факел, но уже чтобы поколотить «жрецов». Хозяйка успокоила её и, продолжая улыбаться, обратилась к Филиппу:

– Молодые люди, чем пугать бедных женщин, лучше проводите нас!

Её уверенный и в то же время мелодичный голос ввёл юношу в полную растерянность. Он промычал что-то невразумительное, чем ещё больше развеселил незнакомку. Не удержалась от смеха служанка, презрительно фыркнула и поспешила за госпожой. Филипп, словно зачарованный магией, развернулся и тоже отправился вслед, не раздумывая, зачем это делает. Фрасил, удивленный необычным состоянием друга, которого до сих пор считал храбрецом, всё же решил не отставать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза