Темнело. Горожане продолжали отдыхать на тёплых мраморных скамьях, установленных в общественных местах – у храмов, в священной роще. Кто отсиживался в тавернах, проводил время за кувшинчиком вина и в беседах с душевным соседом. В зажиточных домах устраивались застолья, где гости и хозяева совместно с домашними рабами, которым в такой день был положен отдых и внимание со стороны господ, предавались безудержному распитию вина. Не раз случалось легкомысленное распутство, правда, не вызывающее потом ни у кого осуждения. Жители Фив, ряженые в шкуры животных, стучались в двери, требовали непременного угощения. Никто им не отказывал – в священный праздник хозяева были рады незваным гостям, которым доставались печёные сладости и фрукты, в объёмистые чаши и кувшины наливалось вино – хотя не самое лучшее, но достаточно хмельное…
Филипп и Фрасил надели хитоны шафранового цвета, будто настоящие представители жреческой касты, приладили парики из конской гривы рыжей масти, лбы украсили белыми льняными повязками,
В одном из переулков друзья вовремя заметили группу обнажённых женщин, они самозабвенно изображали культовый танец. В тусклом свете чадящего факела их неестественно бледные тела выглядели демоническими призраками. Молодые люди спешно свернули в переулок, не дав себя на поругание нелепого случая, и едва не наступили на пару, с усердием предающуюся служению Дионису. Дальше попадались ещё пары и одиночные обездвиженные тела таких же «служителей культа», которые в таком беспомощном состоянии показались Филиппу трупами воинов, павших после кровопролитного сражения. Вероятно, они смогли вовремя вернуться домой, и теперь им предстояло ожидать, когда их найдут и подберут более трезвые родственники, уже вышедшие с домашними рабами на их поиски. А пока Гипнос навеял им приятные сновидения. Уличные собаки, которые и в обычные дни пьяных не трогают, незлобиво лаяли и внимательно обнюхивали обездвиженные тела, дружелюбно размахивая хвостами. Умные животные словно понимали, что это состояние человека – временное: проспятся и уйдут восвояси. Но были псы, недовольные вторжением людей на их территорию, – такие задерживались, чтобы с показным презрением отметить непрошеных гостей…
Юношам оставалось пройти до агоры совсем немного, когда впереди послышались шаги и женские голоса. Скоро в свете факела, который несла, по виду, служанка, появилась женщина, одеяние которой и статность выдавали богатую горожанку. Возможно, она засиделась в гостях и теперь легкой поступью торопилась домой. Заметив жрецов с ритуальными мечами, служанка взвизгнула и, выронив факел, убежала в темень. Хозяйка не последовала за ней, а с достойным спокойствием стала наблюдать за незнакомцами. А Филипп с Фрасилом неожиданно оробели и теперь не знали, как поступить – пугать ли женщин, как бы это сделали потешные жрецы, или ретироваться, не развивая задуманного плана.
На лице женщины наконец появилось выражение любопытства. Она поняла, что перед ней ряженые, и звонко рассмеялась – Филиппу показалось, словно жемчужины рассыпала вокруг. Чтобы лучше рассмотреть «жреца», незнакомка приблизилась, и вдруг знакомый аромат «той самой женщины» молнией возвратил его память в тот самый день! Ещё он успел рассмотреть дивные черты лица, широко распахнутые лукавые глаза.
Воспользовавшись их растерянностью, женщина властным окриком призвала сбежавшую служанку. Она появилась с виноватым видом и, разобравшись в ситуации, подняла с земли факел, но уже чтобы поколотить «жрецов». Хозяйка успокоила её и, продолжая улыбаться, обратилась к Филиппу:
– Молодые люди, чем пугать бедных женщин, лучше проводите нас!
Её уверенный и в то же время мелодичный голос ввёл юношу в полную растерянность. Он промычал что-то невразумительное, чем ещё больше развеселил незнакомку. Не удержалась от смеха служанка, презрительно фыркнула и поспешила за госпожой. Филипп, словно зачарованный магией, развернулся и тоже отправился вслед, не раздумывая, зачем это делает. Фрасил, удивленный необычным состоянием друга, которого до сих пор считал храбрецом, всё же решил не отставать.