Олекайн вывел их в трапезную, затем они вновь преодолели небольшой коридор и оказались в полутемной комнате, заваленной коробками, сундуками и ящиками, ткаными искристыми ковриками и мотками синевато переливающейся пряжи. Здесь было совсем немного людей: одни запаковывали пряжу и ковры, другие носили коробки и ящики во второе помещение, сообщающееся с комнатой. Там находилась лестница, ведущая в огромный каменный зал глубоко под землей, куда и спускали груз. Брат и сестра уныло принялись за дело. Работа была несложная, но муторная до невозможности: уложить в тонкостенный деревянный ящик ковры, заколотить крышку маленькими ржавыми гвоздями и передать ящик тем, кто отнесет его вниз, либо нести самостоятельно. Прошло несколько томительных часов, в течение которых они совершали одни и те же действия; Нэи казалось, мысли стали тягучими и медленными и такими расплывчатыми, что никак не удавалось ухватить одну из них. Откуда-то издалека раздавалась музыка, которую извлекал из волшебных струн своей гитары Физерд, вводившая в легкое оцепенение даже тогда, когда ее толком не было слышно. Они почти не говорили друг с другом, только один раз прервались на то, чтобы немного поесть. Потом они снова работали и едва не пропустили тот момент, когда люди вокруг вдруг перестали носить и заколачивать ящики. Нэи растерянно огляделась и спросила у какого-то пожилого мужчины, низенького и бородатого:
– Почему все остановились?
Тот удивленно захлопал глазами:
– Так ведь ночь почти уже.
– Ночь! – с ужасом прошептала Нэи.
Они с Аскелем грустно переглянулись. Оба так устали, что едва волочили ноги; вроде бы несложные, но повторяющиеся в течение многих часов действия могут порядком утомить. Долг они, кажется, отработали, но вот Осколка Тьмы так и не нашли, а оставить его здесь было бы нечестно. Брат и сестра вернулись в комнату, где провели самою первую ночь, и забылись глубоким сном.
На следующий день они вновь работали, переставляя и заколачивая ящики. Нэи думала, что они отыщут Осколка Тьмы в перерыве и улизнут, но возможности не представилось, и они вновь не успели заметить, как наступила ночь. Потом было все то же самое: ящики и коробки, бег вверх-вниз по лестнице, монотонные, одинаковые действия, тоскливо-радостная музыка, доносящаяся издалека, и отсутствие сил и времени на то, чтобы сесть и подумать. У них заканчивалась еда, и Нэи уже начинала размышлять, не задержаться ли им здесь подольше: по крайней мере у нее и брата здесь гарантировано были кров и теплая еда, а что будет дальше и найдут ли они Селлу – еще неизвестно. Будущее и невозможная огромность мира пугали, а здесь все было таким простым и понятным: знай себе, переставляй ящики, и будешь жить в тепле и покое. С каждым проведенным здесь днем в ней по капле накапливалась усталость, сменявшаяся тоской, скукой и странным оцепенением. Аскель был таким же вялым и двигался как-то медленно, зато стал гораздо спокойнее и в целом, иметь дело с ним теперь было гораздо удобнее. Действовать не хотелось, да и возможности такой не было. На четвертый день ее начали учить пользоваться ткацким станком, и девушка не особенно ловко, но все же овладевала этим мастерством. На шестой день им пришлось взять еды в трапезной, потому что своей у брата и сестры не осталось.
Из двух зол: часть третья
Вечером четырнадцатого дня Нэи будто бы начала просыпаться. Сидя на матрасе, она рылась в вещах в поисках гребня – темные вьющиеся волосы ее совершенно спутались – и из походной сумки ей на колени вдруг упала книга, "Правда знакомой лжи". Девушка лениво полистала ее и наткнулась взглядом на ту историю, какую она читала в первый день, когда попала сюда. Ей вспомнился внезапно переполох, который вызвала эта сказка, и взгляд сам собой забегал по строчкам.
– Что это, "Гороскопы"? – услышала она рядом с собой заинтересованный голос.
Нэи обернулась и увидела Каори – молодую женщину-рака, которая учила ее пользоваться ткацким станком. Она заглядывала в книгу поверх Нэиной головы, роняя той на плечи длинные пряди своих волос. Волосы Као были светлые, густые и на свету красиво искрились, а вот серые глаза напротив казались всегда темными и тусклыми, как и ее осунувшееся сероватое лицо.
– Странные буквы, – продолжила между тем женщина. – Вот этих я не знаю. Это вообще первый язык?
– Да, – Нэи кивнула. – Просто это высокий алфавит. "Гороскопы" написаны с помощью низкого.
Хотя низкую письменность в деревнях разбирали даже дети, высокого алфавита не понимал никто, даже Селла – Нэи знала – на нем не читала. Саму девушку обучила этому мать, которая была магом и состояла в Зодиакальном Обществе до тех пор, пока не родился Аскель и ее не изгнали.
– Мм, не знала, – Као перестала заглядывать через Нэино плечо и откинулась назад, принявшись жевать прядь своих волос.
Девушка скривилась от отвращения, искоса поглядывая на это действо.
– Что там написано? – спросила вновь Каори. – Прочитай.
– Это та сказка про Маяк, помнишь? Я уже ее читала однажды, – попыталась отказаться девушка.