Золото Джавад-хана

У Мишки Павлова от неожиданности дрогнула рука, когда ему стал окончательно понятен смысл того, что произнес Карягин.

— Эй, братец, черт тебя дери! — полковник строго посмотрел на Мишку: — Почто зеваешь? Уж не зарезать ли меня собрался прежде персиянина?

— Никак нет, ваше высокоблагородие! Виноват…

— Ну, то-то же! — Карягин отодвинул его руку с бритвой, взялся за платок и вытер со щеки остатки мыла. Потом опять взглянул на группу конных персов во главе с Мехмедом: — Ты слышал? Так и передай его высочеству. Пусть завтра утром занимает крепость!

— Хорошо! — кивнул посланник, подобрав поводья. Его скакун сегодня вел себя немного странно: тихонечко всхрапывал, и то и дело дергал острыми ушами: — Наследный принц Аббас-Мирза согласен подождать до завтра! Но не дольше…

В следующее мгновение беспокойство арабского жеребца разъяснилось.

— А это принц велел вам передать, чтобы лучше думалось!

Тяжелый кожаный мешок размером с человеческую голову, висевший перед этим у седла Мех-меда, упал на землю и перекатился к замковым воротам. Персидский музыкант, прощаясь, громко протрубил в серебряный рожок, и всадники на рысях удалились от крепости.

— Чего застыл? Ступай-ка, братец, прочь отсюда… все, достаточно! — Полковник, не обращая более внимания на Мишку, обернулся к дежурному офицеру: — Пошлите-ка проверить, что там, только осторожно!

Наверное, следовало бы предположить, что простое мальчишеское любопытство заставит Мишку остаться где-нибудь неподалеку, чтобы хоть одним глазком посмотреть на содержимое мешка, подброшенного неприятелем. Однако же, наскоро похватав свои парикмахерские принадлежности, Мишка пулей бросился вниз по каменной лестнице.

А через пару минут он уже стоял перед входом в одноэтажную каменную постройку, выделенную командиром отряда для размещения раненых:

— Каринэ! Каринэ, где ты?

— Я здесь, что такое случилось? — девушка тут же возникла в проеме двери.

Сейчас она показалась Павлову еще прекраснее, чем обычно. Звуки голоса, непослушная прядь волос, выбившаяся из-под ее платка, раскрасневшееся лицо и даже большая плетеная корзина в руке, — все это заставляло отчаянно обмирать сердце Мишки.

— Послушай, мне нужно сказать тебе что-то важное!

— Хорошо, я сейчас, только сделаю до конца… — девушка показала на только что выстиранные перевязочные материалы, которое собиралась развешивать для просушки.

— Нет — пойдем! Пойдем прямо сейчас! — С неожиданным даже для самого себя напором Мишка перехватил корзину, отставил ее у порога и почти потащил девушку за угол временного лазарета, во внутренний дворик.

Это было укромное место, и подростки, случалось, не раз удалялись туда, чтобы остаться наедине, без посторонних ушей и насмешливых глаз. Здесь почти всегда была тень, и значительную часть пространства, укрытого между высокими каменными стенами, занимала казначейская повозка — последняя из полкового обоза, которую командир не позволил использовать на дрова. С противоположной стороны, прямо с улицы вход во двор днем и ночью караулили два солдата — однако молодые люди еще ни разу не попадали в их поле зрения.

— Послушай, Каринэ, мы сдаем крепость… завтра… но ты не бойся… я все придумал… — Мишка Павлов заговорил быстрым шепотом, будто опасаясь, что не успеет закончить: — Я отдам тебе свой мундир, сапоги, всю одежду… посажу вместе с ранеными — только волосы надо будет убрать, чтобы не поняли, что ты девушка…

— Подожди! — Каринэ положила свою ладонь на Мишкину, чтобы ответить.

Но не успела — юноша как будто проглотил окончание фразы и замер.

Проследив направление его взгляда, Каринэ поняла, куда именно смотрит Мишка. В одном месте шнуровка на казначейской телеге ослабилась, самый край парусины чуть-чуть отошел — но и этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть пустое дно повозки. Никаких сундуков с драгоценностями и кувшинов, наполненных древними золотыми монетами, никакого оружия и украшений… Под выцветшей армейской парусиной не было ничего из тех великих сокровищ Джавад-хана, которые за минувшие дни, вопреки воле командиров и здравому смыслу, нарисовало солдатам и молодым офицерам воображение.

— Ну-ка, что вы тут делаете?

Появления майора Котляревского возле повозки не заметили ни сам Павлов, ни его собеседница. И теперь заместитель командира полка возвышался прямо над ними, сурово сдвинув брови и положив руку на эфес шпаги.

— Вот, ваше высокоблагородие… вот! — растерявшийся Мишка вскочил, вытянулся по стойке смирно и, вместо того чтобы отдать честь, указал на открывшийся уголок парусины: — Извольте посмотреть, ваше высокоблагородие!

Майор заглянул внутрь повозки, постоял, помолчал.

Наконец, он все же произнес, обращаясь отчего-то не к Павлову, а к сестре армянина-проводника:

— Плохо.

В голосе заместителя командира полка не было ни злости, ни даже особенного раздражения — только усталая озабоченность новой проблемой, которую непременно потребуется решать.