Зов Оз-моры

— Не горюй дюже, дочка. Баба ты ядрёная, ещё не раз понесёшь.

Знахарка вытащила из дорожного мешка деревянную баклажку и посмотрела на Василия.

— Дай корец, хозяин!

Тот принёс знахарке ковшик. Старушка влила в него какую-то мутную жидкость и протянула больной.

— Пей!

Варвара отхлебнула лекарство, но тут же выплюнула и скривила лицо.

— Не плюйся, дочка! — укоризненно покачала головой бабка. — Енто настой пороху. Пей, чтоб плод из нутробы поскорей выскочил.

— Пороху[2]? — пропищала Варвара. — Я что, ружьё? Или пушка? Не буду я твоё зелье пить. У тебя… эээ… ведь-авань панчф… эээ… русалкина цветка нету?

— Где ж одолень-траву взять-то? — запричитала знахарка. — Зима на дворе.

— Сухой нету, бабаня?

— Не слыхала, чтоб русалкиным цветком плод выгоняли.

— Я сама людей врачую. И мама была лекаршей. Разбираюсь в травах. Порох пить не стану. Ищи русалкин цветок.

«Эка хварья заковыристая!» — мысленно выругалась знахарка, но всё-таки побежала домой за сушёной водяной лилией.

Пока её не было, Василий спросил Дениса:

— Тебя казаки-то не звали к ним записаться?

— Приглашали, но я пришёл к тебе.

— Верно поступил. Стрельцом служить выгодней, особливо под моим началом. Поблажек же ж больше, нежели у казаков. Нам даже ж хлебное вино варить дозволяется. К праздникам. А кто умеет, скажем, горшки лепить, тот может продавать их на торге и десятинный сбор не платить. Но я-то думаю, нам с тобой сподручней заняться мёдом: у мордвы брать и в Тонбов возить. Твоя жёнка ведь лопочет по-ихнему?

— Как же нет? Она ж мордовка.

— Ну, вот! Ездить за медком начнём. Товарищами торговыми станем. Ежели чего, я тебя всегда прикрою. Биться тоже вмистях будем. Видел тебя в бою. Сколько ты злокоманов-то угомонил?

— Летось двух татар бердышом зарубил и одного застрелил, — начал рассказывать Денис. — А ещё юнцом дрался с запорожским черкасом. Убил я того казака отцовской саблей. Ну, вот и ногайца ныне обезглавил. Пятерых, значит, отправил на тот свет.

— С таким-то списком у нас в сыны боярские верстают, не то что в стрельцы записывают, — восторженно заулыбался Василий. — Берём с грабушками!

— Это не всё! — вдруг тихо простонала Варвара. — Ещё козловских то ли двух, то ли трёх…

«Кто ж тебя за язык тянул? Вот дура!» — выругался в усы Денис. Однако слово не вернёшь: Поротая Ноздря всё услышал.

— Каких ещё козловских? — насторожился он. — Неужто людей Путилы Борисовича?

— Неужто… — процедил Денис.

— Ну, это тебе не зачтётся в подвиги, — сказал Василий. — Со стрельцами о том не гутарь, но мне расскажи. Опосля…

Тут вернулась бабка с сухими цветами водяной лилии, заварила их кипятком, чуть остудила снадобье и дала Варваре.

— Пей, дочка! Не выплюнешь?

— Нет, — улыбнулась ей Варвара. — Спасибо, бабаня. Белый цветок поможет. В нём душа Ведь-авы.

— Чья? Енто хтой-то? — поинтересовалась бабка.

— Рожаница… — прошептала Варвара и вновь вскрикнула от боли.

Мучилась она весь остаток ночи. Поротая Ноздря всё это время оставался в караульной избе и время от времени участливо спрашивал у Варвары, как она себя чувствует. Та в ответ выла от боли. Лишь под утро знахарка приняла у неё маленький полупрозрачный плод.

— Таперьча потихоньку оклемаешься, дочка. Капусты побольше ешь да к животу её прикладывай.

Денис отсыпал старухе ещё немного серебряных копеек, и она убежала спать.

— Поесть нам надо да бабу твою накормить, — сказал Василий. — Слабость ведь у неё, а у меня дома шти с говядиной. Щас свистну стрельцам. Притащат.

Поротая Ноздря выбежал из избы и вскоре вернулся в сопровождении двух подчинённых. Один нёс большой горшок со щами, другой — кувшины с квасом и хлебным вином.

Василий налил в небольшую миску щей и отнёс Варваре:

— Ешь, беклеманься.

Другую, огромную, миску он поставил на стол рядом с кувшинами, корцами, чарками и блюдом с сухарями.

— Богато живёшь! — усмехнулся Денис.

— От праздника, от Крещения шти остались, — ответил Поротая Ноздря. — Много тогда наварил, так что вы с женой не робейте.

После третьей чарки он спросил Дениса.

— Почто же ж ты убил людей Путилы Борисовича?

— Хотел с друзьями перебраться в Тонбов, на службу записаться, а Быков погоню послал. Подручные его дюже опричились, над голубкой моей хотели насилие учинить, избить нас всех… Пришлось драться. Друзья мои полегли в схватке. Я один остался, весь израненный. Хорошо хоть супруга у меня мордовка. К своим отвела. Токмо её стараниями в живых я остался. Всё как на духу тебе рассказал. Не веришь?

— Почему же ж не верю? — ответил Василий. — Не ты первый такой. Многих, кто сюда ехал, избили подручные Быкова. И жён их опозорили. Некоторые из беглецов всё же ж добрались сюда, рассказали…

— Неужто нет никакой управы на Путилу Борисовича?

— Хлопочет здешний воевода о суде над ним… но что из того выйдет, Бог весть. За Быковым ведь Биркин стоит, а он как-никак в Боярской думе сидит… Но не время об этом гутарить. Скажи лучше, родом ты откуда.

— Из Рясска, — ответил Денис.

— А как в Козлове оказался?

— Поверил посулам, да вот…

Поротая Ноздря выдохнул с рыком и мычанием.

— Ох, уж этот Путила Борисович! Не по нраву, значит, пришёлся ты ему? Чем же ж?