Зов Оз-моры

Порывистый ветер разогнал насекомых, но ратникам легче не стало. Они дышали дымом осеннего пала и дорожной пылью, которая клубилась над чёрной, пахнущей гарью степью.

Хотя уже начиналась осень, жара стояла изматывающая. Почти как в кузнице у Дениса! Начальники подгоняли козловцев: «Побарахтались разок в реке — и будет! Поспешайте!» Им оставалось лишь смотреть голодными глазами на озерца и ручейки, которые время от времени попадались по дороге.

Горло у Дениса сделалось сухим и воспалённым, как при гнилой горячке, которой он переболел в юности. Рука тянулась к баклажке, но пить не разрешали никому. Ни единого глотка!

Завечерело, и ратники расположились на ночлег недалеко от реки Криуши. Ночь была тёплой, но комары почти не мучили.

Быков распорядился выставить ночную охрану и запретил разводить костры, ведь в голой выжженной степи их видно издалека. На огонёк могли прискакать татарские конники.

Козловцы поели всухомятку снедь, что везли с собой в обозе: вяленое мясо, пироги с рыбой и грибами, яблоки… Запили водой из Криуши, покормили коней овсом и сеном, легли спать…

С раннего утра началась гнетущая, давящая жара, словно бы на дворе стоял июль, а не сентябрь. Старые воины хватались за сердце. Те же, что ехали на конях, едва держались в сёдлах.

Ратники шли вдоль Козловского вала[3], обросшего щетиной врытых в землю кольев и зорко глядящего на степь бойницами земляных башен.

Когда взошло солнце, вновь стали мучить слепни. «Господи, пошли дождик!» — просили Бога ратники.

Молитвы их были услышаны. Пополудни тяжёлая, лилово-серая туча мешком накрыла степь. Началась гроза. Ратники, которые не пили полдня, откидывали головы назад и, широко раскрыв рты, ловили ими крупные капли дождя. Промокли все насквозь.

— Ничего, в Лысогорском острожке обсушимся, — подбадривал их Быков, тоже весь мокрый, но бодрящийся, подгарцовывающий на гнедом рысаке. — Недолго идти осталось.

И правда, вскоре Козловский вал закончился. Ратники прошли мимо озера и упёрлись в урез реки Челновой. Дождь к этому времени уже успокоился, и на противоположном берегу просматривалась мокрая ограда из дубовых кольев высотой в три человеческих роста. По обеим её сторонам торчали деревянные дозорные башни Беломестного острожка на Лысых горах.

Козловцы прошли по мосту через реку и обогнули частокол. Перед проезжими воротами конники спешились и стали ждать, держа под уздцы жеребцов.

У Дениса гудели ноги. Он только сейчас почувствовал, как сильно вымотался. Если был бы дан приказ идти дальше, он бы не смог. И это Денис — дюжий мужик, которому ещё не исполнилось тридцати! А ведь среди пеших ополченцев было немало людей пожилых, с болями в спине и коленях.

Наконец, ворота отворились. Навстречу Быкову вышли несколько стрельцов во главе с рыжим начальником. На его ушлом беличьем личике бегали круглые глазки, настолько крохотные, что, казалось, у них не было белков.

— Васька Поротая Ноздря. Пятидесятник, — представился он.

— Хм… — удивился Путила Борисович. — А где ж остальные бойцы?

— В Тонбов подкрепление ушло, — доложил стрелецкий начальник.

— Уже?

— Чтоб в крепость попасть до прихода татар. Как же ж иначе?

— А ты на кой тут остался? — поинтересовался Быков.

— Дк острожек защищать, — тонким вкрадчивым голосом ответил Поротая Ноздря.

— Какой прок от горстки стрельцов? Татары налетят — всех перебьют. Не налетят — тем паче, чего вам здесь прохлаждаться?

— Не пустовать же ж острожку, — глубокомысленно ответил Василий.

— Ох, хитрован! — усмехнулся стрелецкий голова. — Веди нас внутрь!

— Тесно ж там, Путила Борисович. С тобой вон сколько ратников!

— Может, и было б удобнее тут привал устроить. Прямо на лужку… но сам знаешь, степняки близко. Отколется отряд, придёт сюда, а на травке отдыхаем… Нет уж! Сподручнее в городке время избыть.

Внутри острожка было пусто: львиная доля стрельцов ушла в Тамбов. Лишь семь человек укрывались от дождя в караульной избе и теперь вышли на воздух. Они с опасливым любопытством посматривали на козловских служилых людей и ополченцев, которые столпились на площади рядом с храмом и срубом колодца, выкопанного на случай осады.

— Пейте! — распорядился Быков, указав на него.

Затем он повернулся к пятидесятнику, приобнял его, отвёл в сторонку и тихо спросил:

— Ну что, Василий Ильич? Что бают сторожевые казаки?

— Татары уже у гати, — ответил Поротая Ноздря. — У той, где царь велел крепость построить, да Боборыкин ослушался.

— Сколько от гати до Тонбова?

— Оттоль тринадцать вёрст. Отсель столько же.

— А сколько степняков у гати?

— Сторожевые докладают, не так много. Втрое меньше конников, чем было у Тихих плёсов. Может, и впятеро.

— Куда ж делись остальные? — удивился Быков.

— Кубыть, самоистребились.

— Может, ногаи Большой орды решили домой вернуться, под Астрахань удрать? — предположил Путила.

— Видать, так. Их же крымский хан у себя обманом поселил, а им домой хочется… но там их калмыки угомонят.

— Туда им и дорога! Кстати, в начале лета вам было велело щиты соорудить. Исполнили?

— Так точно.

— Крепко сбили или сгондобили кое-как?