Зов Оз-моры

Лама верост,

Лама вазнят![2]

Все гости подхватили песню и начали плясать, время от времени подбегая к столу, чтобы отхлебнуть позы и закусить куском свинины или солёным огурцом… Когда Варвара ненадолго прервалась, Денис шепнул ей:

— О чём вы с Инжаней просите этого Свиного бога?

— Чтоб у нас с тобой было много зерна, поросят, телят…

— На кой ляд они нам? Я ж кузнец, а ты — будущая волховка. Мне руда нужна, а не урожай.

— Тувонь-шкай руду не даёт. Ей другие деды ведают: Кшнинь-атя, Тол-атя…

И она вновь запела:

Тувонь-шкай! Тувонь-шкай!

Шачеда лама мацихть,

Лама сараст,

Лама уле ясяркт[3]!

И гости вновь закружились в плясках.

Вдруг в самый разгар танцев во двор ворвался Конь, начал гоняться за плясунами и лягать их ногами, обутыми в валенки. Девки, бабы и дети разбегались, чтобы уступить ему путь, а мужики пытались его поймать и усмирить. Удалось это лишь Тумаю. Он ловко ухватил жеребца под уздцы и стащил с него льняное покрывало, из-под которого выскочили ещё два зятя Офтая.

— Конь ненастоящий! — закричала Инжаня. — Конь ненастоящий!

— Это мы исправим, — веско сказал инь-атя.

И правда, скоро послышалось ржание, и родственники Офтая привели живых лошадей.

— Катаются все! — вновь заголосила оз-ава. — Кто не сможет залезть на жеребца, у того Кардонь-сяркха защекочет скотину. Коровы отощают, свиньи похудеют, овцы заболеют вертячкой. По коням!

На лошадях ездила вся деревня и в этот день, и на следующий. Затем празднества переместились в дом Тумая, потом в избу ещё одного Офтаева зятя … Так в песнях и танцах прошли все две недели, посвящённые Тувонь-шкаю.

Солнце уже показалось над кронами заречного леса, и закованная в заснеженный лёд речка словно бы одела праздничный панар, отделанный кумачовыми вставками и алой шерстяной вышивкой. Недалеко от застывшей в бездействии мельницы зияла свежая прорубь, возле которой отдыхал с пешнёй в руках Тумай.

На берегу мельничного омута стояли треноги с котлами, над которыми высоко-высоко поднимался искрящийся пар, как обычно и бывает во время морозного безветрия. Судачили люди, уставшие после двух недель праздника.

Ведь-ава захотела, чтобы в последний Свиной день все жители деревни собрались именно здесь. Об этом ещё накануне вечером им сказала Инжаня.

Инь-атя поднял руку и гаркнул, чтобы все притихли. Слово взяла оз-ава.

— Нам нужно выбрать Древо жизни. Кто им будет? — спросила она.

В ответ раздался согласный хор:

— Толга!

И правда, ни одна молодая женщина в Вирь-ате не подходила на эту роль лучше, чем она — высокая, статная, светлая, лучащаяся жизненной силой. К тому же, все догадывались, что очень скоро она станет оз-авой.

Заиграли волынки, дудки, скрипки-гарьзе и шавома, и Варвара встала посреди заснеженного луга. Скинув тулуп и оставшись в нарядном панаре, она медленно закружилась с берёзовыми вениками в руках. Денис уже видел похожий танец осенью на керемети, но только в исполнении Инжани. «Оз-ава уже научила Толгу этим магическим движениям», — с радостью отметил он.

Две дочери Офтая, тоже в одних панарах, подняли над головой Варвары изображение солнца — обруч, обтянутый жёлтой тканью. Повторяя змеистые движения тела будущей жрицы, они старались не отставать от неё, ходить по пятам, но так, чтоб ненароком не коснуться её.

Танец был недолгим. Когда он закончился, Варвара надела тулуп и, дрожа, начала жадно пить горячий отвар чаги. В середину двора вышла Инжаня.

— У Древа жизни есть изнанка, — сказала она. — Ведь оно же и Древо смерти. Нас ожидает тяжёлая и опасная работа. Мы начнём добывать руду, чтобы ковать оружие для всей деревни. Руды потребуется очень много. День за днём мы будем вырубать её из мёрзлого дна болота. Кто-то из нас может и утонуть, если где-то ил плохо промёрзнет. Чтобы этого не случилось, надо задобрить Ведь-аву. Жертву ей принесёт Толга.

— Да! Пусть она заколет в дар Ведь-аве двух лучших свиней, — закричали люди.

— Нет, — отрезала Инжаня. — Ведь-ава ждёт другую жертву. Толга выберет одного из нас.