Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

-- Меня мать, когда дитёнком был, в ученье розгой загоняла. И всё! И никто никогда более... Ты... Ты, хрен лысый! Ты понять не можешь! Тута на горе сидишь - жизни не видишь! Я всю дорогу об чём думал? Как ножиком подрезать по-тихому, как кистеньком завалить накрепко... Я ж... я ж душегуб! Каин проклятый! У меня ж руки - в крови человеческой по плечи!

Подёргался, высморкался с душой. И не поднимая на меня глаз, высказался:

-- Сволота, ты, Воевода. Добром прельщаешь. Покоем да сытостью. Душу рвёшь, колдунище злокозненный. Я ж ведь от житухи своей ничего, окромя гадости да муки не ждал. День да ночь - сутки прочь. Чего завтра случится - и думать неча. Сыт, жив, цел - то и ладно. А тута ты... Ох, и тошненько мне. А назад-то не отыграть! Жизнь-то прожита! Крови-то напролито! Нету мне на земли прощения.

Вдруг, вскинув глаза, вглядываясь прямо в меня, с некоторой надеждой в голосе, спросил:

-- Может ты меня... сказнишь? А? Как-нить... по-быстрому. Топором, там. Стук-грюк и всё. А то душе... муторно. И чтоб отпели. Ну... как всех. Как нормальных. А?

Уловив мою недоверчивость, начал угрюметь просветлённым, было, лицом.

Снова замкнуться, сделать обычную зверскую морду, я ему не дал:

-- Головушку твою срубить - дело не хитрое. Простых путей ищешь, лёгких. А далее-то что? Как ты, с грузом дел таких, к Богородице на глаза явишься? Полюбоваться как, на тебя глядючи, Матерь Божья слезами заливается? Стыдно, Урюпа. Душу твою, какая она ни есть, а всю - стыд сожжёт, в куски порвёт. Это ж такая мука будет... Мои застенки с дыбами хитрыми да клещами калёными против того - перины пуховые.

Можно ли этому Урюпе верить?

***

Попандопулы всё больше об разных парожоплях волнуются. А ведь главный вопрос любой коллективной деятельности - вопрос доверия. Можно ли вот этому конкретному человеку верить? Этому человеку, в этот момент, по этой теме...

Верно сказал царь Соломон:

"Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим".

***

Глава 477

-- Не мной сказано: "Разница между закоренелым грешником и святым праведником в одном - праведник успел раскаяться". А ты - не хочешь. Ты сам себя этого "успел" - лишаешь. Ну и кто ты после этого?

-- Глупость толкуешь, Воевода. Мне, по грехам моим - никакого прощения быть не может. Велики грехи мои тяжкие. Неотмолимы, неискупимы.

-- Ну, это не тебе и не мне решать. Вот то, что ты по той дорожке даже шажка сделать не хочешь, даже глянуть в ту сторону не пытаешься - то твоя забота.

-- Да ты не об том толкуешь! Мне, по делам моим - смерть немедленная!

-- Урюпа! Кончай слезу выжимать! Мозгой пошевели! Да не про баб, а про закон! Закон простой: с Всеволжска выдачи нету. Кто ко мне пришёл - всё прежние грехи - списаны! Ты ныне - как младенец чистый! Если только уже здесь не успел... замараться. И никто - ни закон русский, ни княжья воля, ни твой... боярин Радил - мне не указ. Я - Не-Русь! Понял?

-- Э... Слыхал. Люди сказывали. Только... не верится мне. Городец вон, тоже от Руси далёко, Радил своей волей правит. А закон-то - русский.

-- Тебе "Указ об основании Всеволжска" принести? С княжескими печатями? Суздальского, Рязанского да Муромского князей? Ты ж грамотный - сам, своими глазами прочитаешь.

-- Дык... это... да. Не сочти за обиду, Воевода, а дозволь хоть одним глазком...

Пришлось поднимать задницу. Урюпа пергамент чуть на укус не пробовал, по шнуркам, на которых вислые печати привешены - носом проехался, с обеих сторон по-разглядывал. Тоже... "внимателен к путям своим".

-- Эта... и правда. А чего ж, тогда ты, Воевода, меня Боголюбовскими застенками пугал?

-- А того. Приказать мне - никто не в праве. Вон Радил тебя не выдал - это его преступление. Против закона Русскаго. А я не - Не-Русь. Не выдам - нет преступления. А вот если я тебя в Боголюбово пошлю... к Лазарю, к послу моему тамошнему... в кандалах, к примеру, чтобы не сбежал дорогой. А дорогой тебя суздальские цапнут. И запытают насмерть. То... закона нарушение - на Боголюбском будет. Я ему пальчиком погрожу, он - извинится. Чего промеж государей не случается? Подарков, поди, пришлёт. Во искупление. За-ради меж нами дружбы упрочения. Вот и прикинь - есть ли у меня причина такая, чтобы с тобой добром разговаривать? А не сменять тебя, жизнь твою - на стопку шкурок или, там, серебришка горсточку?

Да, причина - есть. Моё слово.

Догадается ли?

***

Я не отдаю своих людей. Я взыскиваю за вред, им причинённый. Но это мало "знать на слух" - нужно постоянно "держать в уме". А оно - "не держится". Для этого надо пожить у меня, вывернуть мозги по-новому.

Как крестьянская община сдаёт своих - "прими за мир муку, пострадай за обчество" - я уже...

Но и в благородном аристократическом средневековом обществе постоянно "сдают своих". Продают холопов, дарят любовниц, отдают смердов... это - "людишки". Хоть бы и свои.