А затем волшебство стихло. Всколыхнувшись, разбуженная сила снова задремала. На полпути тонкий поток мясного конфетти расплескался еле заметной кляксой на камнях, так и не достигнув нового носителя. Дракон в глубине секретного зала оброс мышцами и органами почти в полном объеме. Жесткие, как резина сосуды пульсировали в лунном свете, растягиваемые жиденькой кровью. С хрипотцой, но легкое сокращалось, и из носовых пазов вырывался розовый пар. Багряные полупрозрачные веки медленно сомкнулись – голубоватое свечение пробивалось сквозь них. Зоу вздохнул и с хрустом пошевелил длинными пальцами с двумя рядами когтей и перепонками. Новообретенные жилы отозвались и задвигались, как струны на арфе. Он попробовал взмахнуть хвостом, и стопка книг легко разлетелась, разбитая мощными шипами на его кончике. Не хватало ему по большей части только кожи.
– Ну что ж…. Бывало и хуже, – пророкотал Древний. Дракон сделал два нерешительных шага вперед, проверяя, как работает новое тело. И оно работало вполне справно. Большие лапы с длиннющими сильными пальцами прекрасно держали щуплое крепко сбитое длинное туловище.
Ожившее чудовище беспрепятственно и особо не таясь промелькнуло по темным коридорам замка и выбралось наружу через одно из западных окон. Слегка обтянувшийся серой плотью скелет скрылся в лесной гуще, а за его спиной теперь призывно зияло настежь распахнутое окно.
Глава VIII. Размежевка
Зеленоватый свет потрескивал. Его было отчаянно мало. Рассмотреть что-либо сквозь густой черный воздух подземелья было решительно невозможно. Подземелья? Почему подземелья? Почему-то она была в этом уверена. Просто знала.
Тело было каменным. Она ощущала гранитный холод, тяжесть и жесткость каждой клеточкой своего организма. Дышалось с трудом и как-то… вязко. И очень горько и солоно. Она не помнила, кто она и не понимала, где находится. Одно она ощущала четко и ясно с той самой секунды, как открыла глаза – она есть. Она существует и она проснулась. Так ясно она этого не ощущала, казалось, никогда на протяжении своей жизни. Это было странно, потому что жизни-то она и не помнила.
Глаза колола багровая тьма. Ресницы с трудом разрезали для себя путь. Звуки глухие, далекие. Отчетливо слышно только биение ее собственного сердца, да как кровяные тельца гонят по сосудам молекулы газов, белков и углеводов…
Кира изо всех сил пыталась повернуть голову или хотя бы взглядом осмотреться. Но в итоге голова только сильнее заболела. Ей не терпелось сделать хоть что-нибудь, только бы окружающая тьма как-нибудь изменилась. Она подумала, что если бы у нее были руки, то она начала бы ими бить по стенам неведомой темницы до тех пор, пока она бы не разбилась. И еще она подумала, что наконец-то воочию видит ту самую, изначальную тьму, которой боялась всегда. Когда лежала на кровати в общем зале с 20-ю другими воспитанниками интерната ни жива ни мертва, и думала только о том, не свисает ли с края железной рамы кончик ее ноги. Не сможет ли тьма, густо разлившаяся под кроватью ухватиться за него.
Воспоминание о детстве мгновенно вернуло по ассоциативным цепочкам в ее голову память и об остальной жизни. Она ощутила толчок в спину и очнулась, глотая свежий хвойный воздух посреди сырого, обласканного поздним солнышком леса.
– Ты лжешь.
Фауст хмурился, прислонившись спиной к березе и скрестив могучие руки на груди, отчего его бурые мышцы надулись, и казалось, что кожа вот-вот лопнет от напряжения. Кира пила воду из ручья – взахлеб, но никак не могла напиться. Ей хотелось молока. Сливок и пожирнее. – Я чувствую себя с тобой как папа шестнадцатилетней дочери, – он обреченно покачал головой. – Снова. Я слишком часто, черт возьми, себя так чувствую, Кира.
Солнце закатывалось за холмы на горизонте. Днем прошел сильный короткий ливень, и теперь все кругом было не только залито теплым апельсиновым светом, но еще и поблескивало бриллиантовыми каплями. Зелень казалась яркой, словно на глаза был наложен какой-то специальный, повышающий четкость фильтр. А с запада готовилась к выступлению толстая сизая туча. Облако уже набухло и вот-вот разродится новым потоком обильных вод.