Читаем Зверский детектив. Хвостоеды полностью

– Оооййй, манго боги кози роги все танцуют буги вуги боги строги! – заголосили звери и задёргались в экстазе.

Шаман, не прекращая молотить липким хвостом в бубен, вступил в выложенный из камушков защитный свидетельский круг и принялся вращаться вокруг своей оси, а потом застыл – задом к залу и мордой к Царю зверей, мартышке Моне и Лёвычу – и продолжил пение:

Львы и обезьяна,

Вы же не тупицы,

Вы же прокурор, су –

дья и адвокат!

Каждый зверь в саванне

Может оступиться!

Это же не повод

Со скалы толкать!

Аййй, манго боги буги вуги кози роги боги строги!

– Эээййй, манго боги кози роги все танцуют буги вуги боги строги! – отозвался зал, а также мартышка Мона: адвокат скакала в такт песне и размахивала хвостом. Львы Лёвыч и Царь зверей наблюдали за происходящим неподвижно и молча.


– За других не скажу, а я точно не тупица, – высказался наконец прокурор Лёвыч. – Что имеете сообщить по существу, свидетель Медоед? Это суд, здесь дают показания, а не пляшут!

– Это и есть мои показания, – мгновенно успокоившись, ответил шаман. – Боги Манго против казни жирафа Рафа. Они мне сами сказали.

– Сомневаюсь, что с вами говорят боги, зверь Медоед, – прищурился Лёвыч.

– Вы мне не доверяете?! Мне, потомственному шаману? – Медоед подпрыгнул от изумления, звякнув бубном.

– Не доверяю, – спокойно ответил Лёвыч. – Как можно доверять зверю, который тайно якшается с беглой жирафаматерью?

– Это клевета! – Медоед замолотил хвостом в бубен, вроде бы возмущённо, – но Каралина подумала, что шаман таким образом пытается скрыть свою дрожь. Сквозь запах мёда явственно проступил запах страха.

– А у меня есть свидетели, – оскалился Лёвыч. – Обвинение вызывает Безвольную Лапку и Дрожащего Хвоста для очной ставки.

От толпы отделились два суриката, мать и детёныш, просеменили к защитному кругу, в котором вертелся и долбил в бубен Медоед, и замерли в нерешительности.

– Мам, а дяди львы ведь могут нас скушать, если мы не в защитном круге, да, мам? – тонким голоском спросил сурикатик Дрожащий Хвост. – Мам, а дядя шаман не пускает нас в круг специально, чтобы нас скушали дяди львы?

– Свидетель Медоед, прекратите дёргаться и впустите в круг свидетелей сурикатов, – подал голос Царь зверей.

Медоед нарочно ударил в бубен так громко, что сурикатик Дрожащий Хвост от ужаса задрожал, и неохотно подвинулся. Безвольная Лапка ввела сына в защитный круг.

– Безвольная Лапка, скажи суду то же самое, что ты сказала мне, когда я поймал твоего детёныша и хотел им перекусить, – обратился к свидетельнице прокурор Лёвыч.

– О, не ешьте моего сына, умоляю! – заголосила Безвольная Лапка. – Он ещё совсем маленький сур-сур-сур-сурикатик! Он костлявый! Вы им подавитесь!

– Да не это, – поморщился Лёвыч. – Дальше, про взлётную поляну.

– О, если вы не тронете моего детёныша, я расскажу вам всё, что видела и слышала на взлётной поляне! – послушно затараторила Безвольная Лапка. – Я была там, когда полицейские из Дальнего Леса, а с ними жирафа Руфь и геренуки Гера и Нук готовились к вылету. Я тоже хотела улететь вместе с моим маленьким Дрожащим Хвостом, попросить убежища в Дальнем Лесу… Я прорыла лаз от нашей норки до самой взлётной поляны, но мы так и не решились вылезти наружу, только носы высунули. Я испугалась, что жирафы и геренуки нас просто затопчут – ещё до того, как мы успеем хоть что-то сказать Барсукам Полиции.

– Свидетельница Безвольная Лапка, поясните суду, почему вы говорите, что на взлётной поляне были «жирафы», а не одна «жирафа» – жирафа Руфь, беженка?

– Потому что там была ещё вторая жирафа. Рафаэлла, мать Рафа. Она куталась в тёмную накидку, пытаясь остаться неузнанной, но с такой длинной шеей невозможно скрыть, что ты жирафа.

– Ну так с чего ты взяла, что это была именно жирафамать Рафаэлла?! – сварливо уточнила адвокат Мона и показала Безвольной Лапке язык. – Это могла быть любая другая жирафа! В накидке!

– Я поняла, что это жирафамать Рафаэлла, потому что так её называл зверь, который был вместе с ней.

– И этот зверь у нас кто? – торжествуя, спросил прокурор.

– И этот зверь у нас… он, – Безвольная Лапка нерешительно указала лапкой на Медоеда.

– Она всё врёт! – Медоед в ярости заколотил в бубен.

– О чём они говорили? – игнорируя шамана, уточнил Лёвыч.

– Жирафа Рафаэлла сказала Медоеду, что в Дальнем Редколесье военный переворот. Что власть захватили мерзкие… – Она на секунду запнулась и, зажмурившись, продолжила: – …безмозглые гривастые твари. Что Рафа пленили, а ей теперь придётся скрываться. Но что она поднимет восстание и вернёт власть. Потом она дала Медоеду три сочных манго и целую горсть кокош и приказала: «Сделай так, чтобы жирафе Руфи и этим вонючим северным барсукам, которые явились сюда и разрушили нашу изысканную жизнь, не поздоровилось».

– Ну, это уже неинтересно, – махнул хвостом лев Лёвыч. – Свидетели сурикаты могут идти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература