Читаем Зверский детектив. Хвостоеды полностью

Барсукот, сынок, если ты читаешь мой рабочий блокнот, значит, я всё-таки впал в беспробудную спячку и мы с тобой не успели поговорить. Я надеюсь, этого не случится – и мы с тобой всё обсудим уже сегодня, когда я вернусь из Жужгорода, куда сейчас направляюсь.

Но если ты всё же читаешь эти записи, а я сплю, очень важно, чтобы ты и дальше не пил мухито с мухами урожая этой осени, Барсукот. И чтобы ты не ел энергетические закуски! Я понял это только сегодня! Я предполагаю, что именно твоё пристрастие исключительно к мухито десятилетней выдержки и твоё отвращение к энергетическим закускам защищало тебя от кусь-вируса до сих пор – ну и ещё, конечно, природная ловкость, с которой ты уклоняешься от хвостоедов. Если я стал одним из них – уверен, ты с лёгкостью увернулся и от меня… «Почему только десятилетний мухито?» – спросишь ты. И я отвечу: «Зверская логика!» Потому что этот мухито сделан из доэпидемических мух. Полагаю, мухи этого сезона – распространители вируса: они жрут помёт заражённых, а мы жрём их – и заболеваем. Даже если нас никто не кусал за хвост. То же самое касается и закусок из комаров – они пьют кровь заражённых кусью. Я вдруг понял, что исконное название этих закусок совпадает с названием вируса! Если помнишь, в Дальнем Редколесье их называют «кусь-кусь».

Следующую запись я надеюсь сделать по возвращении из Жужгорода. Отличу ли я живого жука от мёртвого? Соскоб с усика!

Если следующей записи нет в блокноте – значит, ты остался единственным Барсуком Полиции Дальнего Леса. На тебя вся надежда.

* * *

Барсукот онемевшими лапами пролистал берестяной блокнот до последней страницы. Больше записей не было. Он мотнул хвостом, задев и опрокинув кружку из-под мухито.

Мухито, который он только что вылакал.

Молодой мухито, настоянный на заразных мухах нынешней осени.

Барсукот сел на пол и тщательно, прядь за прядью раздвигая рыже-серую шерсть, сам дивясь несвойственному ему хладнокровию, осмотрел пушистый хвост от основания и до кончика. Маленькая точка, пока ещё не ярко-алая, а лишь чуть красноватая, располагалась с внутренней стороны хвоста, ближе к центру.

Красная точка – его «чёрная метка». Его позорное клеймо. Приговор.

Приговор, который через три дня подлежит исполнению.

– А за Барсукотиком крался Хвостоед… – промурлыкал Барсукот. – Кусь – и Барсукотика больше в мире нет…

Если ты – последний Барсук Полиции Дальнего Леса, что ты делаешь в последние три дня своей жизни?

Глава 34, в которой должен быть другой выход

Он всю ночь искал подгнёздную лабораторию Грифа Стервятника. Он нашёл её на рассвете – по въевшимся в сосновый ствол потёкам муравьиной кислоты. Он вскарабкался на сосну, вонзая когти в хрустящую, иссечённую трещинами кору, и скользнул в дупло, небольшое и неприметное, замаскированное сухими ветками и пучками травы, свисавшими с днища расположенного на верхушке дерева пышного, с большим размахом свитого гордой птицей гнезда. Помещение лаборатории было выдолблено в стволе и уходило на восемь этажей вниз.

Он спустился по крутой витой лестнице, не включая карманного светляка, освещая себе путь только взглядом.

Он нашёл его в самом низу, жалко вжавшегося в стену, пытавшегося с ней слиться.

– Ты! – сказал Барсукот – и только тогда включил светляка и направил луч в фасеточные глаза.

– Я, – сказал жук Жак и зажмурился от света и от стыда.

– Именем закона, Жак, ты арестован по обвинению в создании и распространении кусь-вируса в Дальнем Лесу. Всё, что ты жужжишь, будет использовано против тебя!

Налапников такого размера, чтобы они были впору жуку, в Полиции Дальнего Леса не было. Барсукот впервые производил арест насекомого, поэтому он просто зажал Жака в лапе. Тот отвратительно зудел и вибрировал, щекоча подушечки пальцев; хотелось отбросить его и брезгливо потрясти лапой – но, если ты последний неспящий полицейский Дальнего Леса, ты не вправе брезговать опасным преступником. А если ты последний неспящий зверь Дальнего Леса – ты не только полицейский, но и судья, и палач.

Не разжимая лапы, он выпустил когти.

– Да, я соззздал вирус, я призззнаю! – надсадно зажужжал Жак. – Гриф Сззтервятник проводил на нас зззверские экзззперименты, и я изззпользовал его материалы для своей разззработки… Но я не распространял! Дажжже наоборот! Я приложжжил все усилия, чтобы не допузззтить эпидемии!

– Ах усилия! – ухмыльнулся Барсукот и сжал лапу сильнее. – То-то я остался в лесу один.

– Умоляю, дайте мне возззможжжность всё разззъяснить! Разздавить меня вы всегда узззпеете! Я зззделал вирус, но я не жжждал таких ужжжасных последствий!

– Неужели? – Барсукот сдавил лапу ещё сильнее, так что острый коготок коснулся жучиного брюшка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература