Звезда Любви

— Не совсем, — присаживаясь в кресло напротив него, уклончиво ответила Жюли. — Моя мать умерла, давая жизнь мне. Я внебрачная дочь Анны Николаевны Закревской и Льва Алексеевича Кошелева.

— Да как он мог?! — взорвался Василий Андреевич.

— Не судите моего папеньку слишком строго, — вздохнула Жюли. — Это грустная история, и я Вам ее обязательно расскажу. Как бы то ни было, сейчас для меня самое главное — вернуться в Россию.

— Что же, коль обстоятельства складываются таким образом, что у каждого из нас есть причины торопиться с возвращением на родину, — задумчиво произнес Сергей, — самое разумное будет поехать всем вместе, и как можно скорее. Я принимаю Ваше предложение, Василий Андреевич.

Закревский, все еще бледный от обрушившихся на него новостей, кивнул головой.

— Аннет, — о, простите меня, Юлия Львовна, — Сергей Александрович поедет с нами как гувернер Николеньки.

— Я не возражаю, — пожала плечами Жюли. — Видимо, у Вас, Сергей Александрович, есть на то свои причины.

— Вы правы, Жюли, — ответил Левашов, в душе одобряя то, что она не стала расспрашивать его об этих самых причинах.

После этого тягостного разговора, обитатели небольшого домика разошлись по своим комнатам, а прислуга сбилась с ног, упаковывая багаж. Выезжать решено было наутро, не мешкая более не единого дня.

Василий Андреевич не спал всю ночь. Щемило сердце, от боли, стискивающей грудь, перехватывало дыхание. Боже мой, как же он виноват перед ней! Отчего он решил, что волен взять на себя роль Господа Бога? Стоило ему тогда не сидеть безвылазно в Александровском, оправдывая это заботой о Юле, а съездить в Петербург, он бы непременно узнал о произошедшей трагедии, к тому же они с доктором Леманном и предполагали что-то подобное. Но он не поехал, а теперь по его вине были разлучены долгие годы муж и жена, отец и сын. Да и как встретят теперь объявившуюся столько лет спустя княгиню Шеховскую? Бедная Аннушка, все ее беды только от него! Господи всемогущий, да и не Аннушка вовсе, а Юлия Львовна Шеховская! Ведь он еще тогда, в самый первый день, заметил это потрясающее сходство бабки и внучки, и что мешало ему попытаться разыскать ее родню вместо того, чтобы эгоистично потворствовать своему желанию оставить ее при себе, как живое напоминание о той, кем восхищался в дни юности своей?

На следующий день Закревские спешно покинули Милан. Жюли, погруженная в свои невеселые мысли, прятала лицо в кудряшках Николки и не обратила внимания на бледное лицо Закревского, на то, как он то и дело украдкой растирает ладонью грудь с правой стороны, стараясь дышать ровно и не глубоко. Сергей настоял на том, что поедет в одной карете с прислугой, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне.

Странное это было путешествие. Даже неугомонный Николка притих, почувствовав напряжение взрослых, и с куда большим удовольствием ехал с новым гувернером и няней Машей в карете с прислугой, чем с отчего-то загрустившими мамой и дедушкой. Ехали на долгих, выбирая для ночлега небольшие гостиницы, что подальше от города и где поменьше постояльцев. При пересечении границ документы на имя Франсуа Боннара, гувернера юного графского внука, не вызвали никакого интереса у представителей власти ни в Австрии, ни в Пруссии. Чем ближе была граница России, тем хуже становилось Закревскому. Василий Андреевич с большим трудом передвигался, мучительная боль в груди только усиливалась с каждым днем и совершенно изматывала его по ночам.

Жюли за время дороги о многом передумала, успела свыкнуться с мыслью о том, что отныне вся ее жизнь поделена на две части, и, наконец, вышла из того странного оцепенения, в котором пребывала на протяжении почти всего пути. Первым, на кого обратился ее любящий взгляд, был Николка, но он, окруженный заботами Маши, был счастлив и весел, и Юля перевела взгляд на приемного отца, а, заметив его состояние, заволновалась. С одной стороны, ей хотелось как можно быстрее добраться до Петербурга, к тому же был еще и граф Левашов, дела которого не могли ждать, а с другой, состояние Василия Андреевича внушало нешуточное беспокойство.

Знать бы, что ждет в Петербурге? — вздыхала она. — Боже мой, пять лет прошло! Пять лет! Кто бы мог подумать?! Уж лучше было бы никогда не вспомнить о том, кто она есть на самом деле, чем терзаться сейчас тревогой и страхами. Поль. Граф Левашов говорил, что он искал ее, но ныне, наверное, и не вспоминает о ней. Как явиться пред ним спустя столько лет? Как рассказать, почему не давала о себе знать? Поверит ли? А Николенька? — сердце тоскливо сжималось от этих мыслей. Страх быть отвергнутой, оказаться ненужной и забытой денно и нощно не давал покоя.