Звук и ярость

Ну, потом он поравнялся с машиной, и когда мне наконец удалось вбить в его башку, не проезжали ли мимо него двое людей в «форде», он сказал: да. Я поехал дальше и там, где ответвлялся проселок, увидел следы шин. Эб Рассел возился на своем участке, но я даже не стал его расспрашивать, и едва проехал его сарай, как увидел «форд». Спрятали, нечего сказать. Вот так всегда, что бы она ни делала. Я так говорю: меня ж даже не столько это возмущает, она ведь ничего с собой поделать не может, а то, как она плюет на свою семью и не желает соблюдать никаких приличий. Я все время боюсь, что наткнусь на них где-нибудь посреди улицы или под фургоном на площади, как на собачью свадьбу.

Я поставил машину и вылез. И вот теперь иди в обход через распаханное поле, единственное, которое я видел на всей дороге от города, и при каждом шаге тебя словно кто-то сзади дубиной по затылку бьет. Я все думал о том, что вот перейду поле и уж дальше пойду по ровной земле, не спотыкаясь на каждом шагу, но в лесу было полно кустов, крутись тут среди них, а потом я дошел до овражка, заросшего шиповником. Я пошел было вдоль него, но заросли становились все гуще и гуще, а Эрл тем временем небось названивает домой, чтобы узнать, где я, и совсем расстраивает мать.

Когда я наконец продрался через него, я уже так заплутался, что должен был остановиться, чтобы прикинуть, в какой стороне теперь машина. Я знал, что они где-нибудь рядом с ней, под ближайшим кустом, и потому повернул и стал пробираться назад к дороге. Но я никак не мог сообразить, далеко ли до нее, а потому то и дело останавливался и прислушивался, и тогда ногам переставала требоваться кровь, и она вся кидалась мне в голову, точно она вот-вот лопнет, а солнце опускалось как раз так, чтобы бить мне прямо в глаза, и в ушах у меня такой звон стоял, что я ничего не слышал. Я пошел дальше, стараясь ступать потише, и тут я вроде бы услышал собаку, а уж если она меня учует, так примчится сюда и поднимет такой тарарам, что можно будет все бросить.

На меня налипли листья, репьи и всякий мусор – и на одежде, и под одеждой, и в башмаках, а когда я остановился, чтобы оглядеться, то ухватился за жгучий сумах. Я одного только не понимаю, почему это был сумах, а не, скажем, змея или еще что-нибудь. А потому я даже и руки не отнял. Просто стоял там, пока собака не убежала. А потом пошел дальше.

Я уже вовсе не понимал, в какой стороне теперь машина. И ни о чем не мог думать, кроме моей головы, и все время останавливался, и мне даже мерещилось, что, может, «форда»-то я на самом деле и не видел, и я уж до того дошел, что мне все равно было, видел не видел. Я так говорю: пусть она валяется день и ночь напролет со всеми в городе, кто только носит брюки, мне-то что. Какие у меня могут быть обязательства по отношению к тем, кто вовсе со мной не считается, да и вообще ее хватит на то, чтобы нарочно бросить тут «форд», чтобы я без толку бегал до ночи, а Эрл тем временем ведет ее в контору и показывает ей книги, такой уж он добродетельный, черт бы его побрал. Я говорю: чертовски весело будет тебе в раю, где уж не придется совать нос в чужие дела, только смотри не попадайся мне за этим, говорю я, я закрываю на это глаза ради твоей бабушки, но дай только мне поймать тебя за этим здесь, где живет моя мать. Эти проклятые напомаженные сопляки воображают, будто задают жару всем чертям, так я им задам настоящего жару, а заодно и тебе. Он у меня живо решит, что этот его красный галстук – билет прямо в преисподнюю, пусть не думает, что может шляться по лесам с моей племянницей.

Тут и солнце в глаза палило, и кровь приливала к голове, так что я думал, что она вот-вот лопнет и по крайней мере со всем этим будет покончено, и шиповник и всякая дрянь ко мне цеплялись, а потом я вышел к песчаной канаве, где они прятались, и узнал дерево, где стояла машина, и едва я выбрался из канавы и побежал, как услышал, что машина тронулась. Она рванулась с места и засигналила. Они жали на грушу, и она словно выговаривала «яах, яах». Яаааах – только я ее и видел. Я выбрался на дорогу, как раз когда она скрылась за поворотом.

К тому времени, когда я добрался до своей машины, их уже и след простыл, только сигнал был слышен. Ну, я даже ни о чем не подумал и только говорил: мчись. Мчись назад в город. Мчись домой и попробуй убедить мать, что я тебя не видел в этом «форде». Попробуй убедить ее, что я не знаю, кто он такой. Попробуй убедить ее, что вас в этой канаве не было. Попробуй убедить ее, что вообще ты стояла.

А сигнал все твердил яааах, яааах, яааааах, слабее и слабее. Потом он совсем затих, и я услышал, как в сарае Рассела мычит корова. И все-таки мне даже в голову не пришло. Встал у дверцы, открыл ее и занес ногу. И тут вроде бы подумал, что машина кренится сильнее, чем следовало бы при таком наклоне дороги, но обнаружил я это, только когда влез и тронулся с места.