Звук и ярость

Солнце теперь освещало только небо, и внутри становилось темно. Я пошел в магазин. Площадь была пуста. Эрл в конторе запирал сейф, и тут начали бить часы.

– Запри заднюю дверь, – говорит он. Я пошел туда, запер ее и вернулся. – Ты ведь идешь сегодня в цирк, – говорит он. – Я же дал тебе вчера контрамарки?

– Да, – говорю я. – Хотите взять их назад?

– Нет-нет, – говорит он. – Я просто забыл, отдал ли я их тебе или нет. Зачем бы им пропадать зря.

Он запер дверь, сказал «спокойной ночи» и пошел к себе. На ветках еще верещали воробьи, но площадь была пуста, если не считать двух-трех машин. Перед аптекой стоял «форд», может, тот, а может, нет, только я даже не посмотрел на него. Я знаю, когда с меня довольно. Я готов ей помогать, но я знаю, когда с меня достаточно. Разве что научить Ластера водить машину; пусть бы они гонялись за ней хоть весь день напролет, а я бы сидел себе дома с Беном.

Я зашел туда и купил пару сигар. Потом решил выпить кока-колы, чтобы голова опять не разболелась, и некоторое время мы с ними разговаривали.

– Ну, – говорит Мак, – уж наверно в этом году вы ставите на «Янки».

– Это еще почему? – говорю я.

– Так ведь – говорит он, – их никто в лиге победить не может.

– Как бы не так, – говорю я. – Они выдохлись, – говорю я. – Сколько, по-вашему, может везти одной команде?

– Я бы не сказал, что это везенье, – говорит Мак.

– На команду, в которой играет этот самый ваш Рут, я и гроша ломаного не поставил бы, – говорю я. – Даже если б знал, что они наверняка выиграют.

– Да? – говорит Мак.

– Я могу вам в обеих лигах назвать десяток игроков, которым он и в подметки не годится, – говорю я.

– Что вы имеете против Рута? – говорит Мак.

– Ничего, – говорю я. – Ничего я против него не имею. Мне даже на его фото смотреть не хочется. – И вышел.

Загорелись фонари, и люди шли по улицам домой. Иной раз воробьи не могут угомониться до полной темноты. В тот вечер, когда в первый раз зажгли новые фонари у суда, они совсем с ума посходили, метались взад-вперед и бились о фонари до самого утра. Так было еще две-три ночи, а потом как-то на заре они все улетели. А месяца через два взяли да и вернулись.

Я поехал домой. В доме света еще не зажигали, но все они, конечно, пялятся в окна, а Дилси ворчит на кухне, словно это ее ужин может перестояться, пока я не приеду. Послушать ее, так подумаешь, что во всем мире только один ужин и есть – тот, который ей из-за меня пришлось подержать несколько минут в духовке. Ну, хоть на этот раз Бен и черномазый не висели на калитке, будто медведь с обезьяной в одной клетке. Чуть только солнце начнет заходить, он уже прется к калитке, как корова в хлев, виснет на ней, мотает головой и вроде бы хнычет про себя. Мало ему того, что с ним уже случилось. Да если бы со мной сделали то, что с ним, за шуточки с открытыми калитками, я бы ни к одной калитке больше нипочем не подошел бы. Я часто прикидывал, что у него в голове делается там, у калитки, когда он глядит, как девочки идут из школы, и не соображает, что не хочет и не может захотеть того, чего вроде старается захотеть. И что у него в голове делается, когда его раздевают, а он посмотрит на себя и примется хныкать. Но я так говорю: они дела до конца не довели. Я говорю: я знаю, что тебе требуется, тебе требуется то, что сделали с Беном, тогда ты будешь вести себя прилично. А если ты не знаешь, что с ним сделали, говорю я, так спроси у Дилси.

У матери в комнате горел свет. Я поставил машину и пошел на кухню. Там были Ластер и Бен.

– Где Дилси? – говорю я. – Накрывает ужин?

– Она наверху с мисс Каролиной, – говорит Ластер. – Они там ругаются. Как мисс Квентин домой вернулась, так и начали. Мэмми их там разнимает. А цирк приехал, мистер Джейсон?

– Да, – говорю я.

– Я и подумал, что вроде оркестр играет, – говорит он. – Эх, и хочется мне сходить туда, – говорит он. – Да я и пошел бы, будь у меня двадцать пять центов.

Тут вошла Дилси.

– Так ты явился? – говорит она. – Куда это ты до ночи пропадал? Знаешь ведь, сколько я работы должна переделать, так почему же не можешь вернуться вовремя?

– Может, я в цирк ходил, – говорю я. – Ужин готов?

– Эх, и хочется мне сходить туда, – говорит Ластер. – Да я и пошел бы, будь у меня двадцать пять центов.

– Никакие цирки тебе не нужны, – говорит Дилси. – Иди-ка в комнаты и посиди там, – говорит она. – А наверх не ходи, не то они опять начнут.

– Что случилось? – говорю я.

– Квентин вернулась и говорит, что ты весь вечер ее выслеживал, и тут мисс Каролина на нее набросилась. Почему ты от нее не отвяжешься? Неужто ты не можешь жить в одном доме с родной своей племянницей и не ссориться?

– То есть как это ссориться? – говорю я. – Я же не видел ее с самого утра. Ну и на что она жалуется? Что я заставил ее пойти в школу? Уж чего хуже, – говорю я.

– Занимайся своими делами, а ее оставь, – говорит Дилси. – Я бы ее оберегала, только бы вы с мисс Каролиной не мешались. Иди-ка туда да сиди смирно, пока я ужин соберу.

– Будь у меня двадцать пять центов, – говорит Ластер, – я бы в цирк пошел.