100 великих криминальных драм XIX века

И наконец – мысли о своем будущем: «Светло ли мне будущее? Недовольный существующим порядком вещей, недовольный типами человечества, я навряд ли найду человека, подходящего под мой взгляд, и мне придется проводить жизнь одному, а тяжела жизнь в одиночестве, тяжела, когда тебя не понимают, не ценят».

Когда, используя различную растворимость чернил и туши, удалось прочесть замазанный текст, стало ясно, что 18 марта 1878 года Николай Познанский получил письмо от барышни П., в котором она просила больше не ухаживать за ней. Автор дневника подозревал, что у нее появился другой кавалер – Ф.И.Ч., и писал по этому поводу: «Кому-нибудь из двух – мне или Ф.И.Ч. – придется переселиться в лучший мир».

Изучив все эти записи, следователь колебался в своем заключении, поскольку в семье самих Познанских обнаружились тайны. Да и Алеша Познанский утверждал, что никакой близости между Жюжан и Николаем он не замечал, к тому же она давно знала об ухаживаниях за барышней П. и сама передавала письма.

Молва

Однако именно в это время полковник начал настойчиво убеждать следователей, что видел неприличные сцены в своем доме. А вслед за этим горничная заявила, что слышала от самой гувернантки, что у нее отношения с молодым хозяином. Она добавила, что и Николай просил ее ничего не говорить об этом другим. Эти слова подтвердила и няня Нади. А приятели Николая сообщили, что гувернантка слишком опекала его и ему это надоело.

Маргарита продолжала настаивать на том, что никогда не была с Николаем с связи и не помышляла об этом. В августе 1878 года она снова направила жалобу на имя председателя окружного суда А.Ф. Кони и просила обратить внимание на свое положение и нарушение закона. Но едва ли она могла добиться справедливости от этого человека.

Не только в деле Жюжан, но и во многих других случаях поражает какая-то не юридическая, наивная предвзятость Кони. Народная мудрость гласит: «Мужик что бык: что в голову втемяшится, колом не выбьешь». Кони мужиком не был, но к нему это относится в первую очередь. Со своим неимоверным морализаторством он мог питать симпатии к виновному, если тот отвечал представлениям Кони об общественной морали, и мог считать виновным человека, который просто не нравился ему своим образом жизни. Но ведь определять виновность и невиновность по личным симпатиям совсем не к лицу юристу, которого тем более считают чуть ли не патриархом отечественной судебной системы. Кони стал председателем суда над Жюжан и впоследствии в своих воспоминаниях писал о ней неприязненно, пытаясь обелить патриархальную семью Познанских.

На что же в своей жалобе к Кони сетовала отчаявшаяся Жюжан? Она, почти как начинающий адвокат, довольно грамотно прибегла к последнему доводу – нарушениях при анатомическом исследовании. Внутренности Николая, которые должны были изучать в Петербургском университете, нужно было перевести на Васильевский остров, и для скорости сделать это вызвался доктор семьи Познанских Николаев. Было поздно, и Николаев привез их домой, а наутро отправился с ними по нужному адресу. То есть в течение ночи важные улики находились дома у семейного врача. Маргарита прекрасно знала об этом от самого врача. Такое обращение с уликами являлось нарушением и могло поставить под сомнение экспертизу. При этом гувернантка по-прежнему считала виновной мать Николая. Она писала, что доктор Николаев просто вынужден был исполнить волю госпожи Познанской.

Но это заявление уже никого не волновало. Прокуратура считала, что для обвинения достаточно улик, а общественное мнение было настроено против Жюжан. И тогда в действие трагедии вступило еще одно лицо, которое смогло изменить весь ход сюжета. Это был Константин Федорович Хартулари.

Финальный аккорд

Этот интересный, очень спокойный и вдумчивый русский византиец (его дальние предки принадлежали к знатному византийскому роду) начал изучать обвинение и его доказательную базу. Почему-то он проигнорировал недобросовестное отношение к экспертизе доктора Николаева, хотя другой защитник непременно разыграл бы из этого целый спектакль. И тут напрашивалась догадка: доктор Николаев был нужен адвокату для чего-то другого. Хартулари, конечно, понимал, что никакого заговора со стороны Николаева и госпожи Познанской нет, имеет место обычная халатность при попытке ускорить следствие.

Как уже говорилось ранее, Хартулари по своему типу был шахматистом: он намеревался не играть роль в чужом спектакле, а написать заново собственную пьесу и выстроить ее так, чтобы ни у кого не осталось аргументов. Самоуверенности ему было не занимать: в интервью газете он заявил, что «не допускает даже мысли об осуждении Жюжан». Естественно, зал оказался набит журналистами.