100 великих криминальных драм XIX века

…Но формою бессильно-властнойРука влечет к себе порой,Пленяя грацией ужасной,Бойца жестокой красотой.Она была аристократкой,Не зналась с честным молотком —

Приятель жизни бурно-краткой,Лишь острый нож ей был знаком.И не была на пальце этомМозоль – священный знак трудов.Убийца явный, лжепоэтомБыл Манфред темных кабаков!

(Перевод М. Касаткина)

Мемуары Ласенера «Mémoires, révélations et poésie de Lacenaire» были изданы в 1836 году и стали бестселлером. Они даже успели попасть в библиотеку А.С. Пушкина незадолго до его смерти. А стихотворение Ласенера «Грезы висельника» Андре Бретон включил в свою «Антологию черного юмора».

И наконец за Ласенера взялось кино. В величайшей французской картине «Дети райка», ознаменовавшей разгром нацизма и освобождение Франции (1945, режиссер Марсель Карне), Ласенер – один из второстепенных персонажей, одержимый славой психопат с революционными фантазиями, мечтающий убить кого-нибудь значительного и войти в историю. В этой роли снялся Марсель Эрран, демонически сверкавший глазами и в то же время жалкий и смешной в своей параноидальной одержимости.

В картине Франсиса Жиро «Ласенер» (1990) он уже главный герой (Даниэль Отей известен как актер вдумчивый, психологический), а все действие – это его исповедь накануне казни.

Не много ли чести выпало этому банальному грабителю, не умевшему даже продумывать свои преступления и бездарно попавшемуся? Не был он и идейным мстителем, а был обычным карьеристом и честолюбцем.

Думается, все дело во времени. Ласенер возник в эпоху революционных брожений и отчасти сумел этим воспользоваться, ссылаясь то на социалистов-утопистов, то на коммунаров, то на благородных разбойников. Это помогло ему стать одновременно легендой для одних и любопытным исследовательским материалом для других. Как обычно говорят в таких случаях: если бы Ласенера не было, его стоило бы придумать.

Два профессора

Нет, это не история доктора Джекила и мистера Хайда, не два лица выдающегося ученого – его светлая и темная стороны, сошедшиеся в романе Р. Стивенсона.

И не научный конфликт с трагическим финалом на почве расхождения высоколобых теорий.

Конфликт двух выдающихся ученых далек от высот ума и духа, да и от науки тоже. В этой истории оба профессора выглядели как-то «не комильфо»: Паркмен, помимо научных занятий, подрабатывал ростовщичеством, Уэбстер не придумал ничего лучше, как убить своего кредитора, причем непосредственно в здании гарвардской лаборатории.

Увы, речь вновь пойдет о ростовщичестве – едва ли не самом модном занятии XIX века.

Науки в этом деле все же оказалось много. Но ею мы обязаны вовсе не уважаемым профессорам Джорджу Паркмену и Джону Уайту Уэбстеру, а исключительно – бдительному университетскому сторожу Эфраиму Литтлфилду, выследившему убийцу, и педантичному дантисту Натану Киппу, выступившему в суде с новым методом. Именно они смогли пролить свет на криминальную историю, произошедшую 25 ноября 1849 года в Бостоне (Массачусетс).

Убийство на рассвете

Уважаемый в городе делец, доктор Паркмен взял за привычку собирать дань с клиентов по утрам. Он пешком обходил своих должников, и многие издали видели его тощую фигуру. В то утро Фанни Лонгфелло с улыбкой закрыла ставню и обернулась к своему мужу Генри – знаменитому автору «Песни о Гайаватте»:

– Там наш Дон Кихот опять вышел на охоту за денежками.

Выдающийся поэт спросонья даже не понял, о чем она говорит. Дон Кихотом Паркмена прозвали за худобу и прямую осанку, хотя лошади у него не было: он был плохим наездником, к тому же считал, что ходить пешком полезно.

Уэбстер ждал коллегу с железной кочергой. Он занял у Паркмена крупную сумму, но не мог или не хотел ее отдать. Вскоре возник сакраментальный вопрос: куда спрятать тело?

На беду Уэбстера, поблизости случился сторож Литтлфилд. Он тоже любил ранние пробуждения и… Впрочем, у Литтлфилда был свой резон. Уэбстер уже несколько дней подряд спрашивал его, не видел ли он Паркмена, и при этом подозрительно постукивал тростью, словно хотел навести тень на самого сторожа. Все это нервировало Литтлфилда, и он был несколько удивлен тем, что дверь в лабораторию заперта, а профессор занят чем-то непонятным. Сторож улегся на пол и начал через щель изучать, что происходит в лаборатории. Уэбстер нервно ходил по комнате, то и дело помешивая кочергой в печи. Сторож вместе с женой спустился в подвал, совмещенный с лабораторной уборной, и начал потихоньку разбирать кирпичную кладку. Первым, что он увидел, убрав из стены несколько кирпичей, – это отрубленные конечности и бедренную кость. Сторож перепачкался в грязи и крови, чуть не умер от ужаса, накричал на жену и тут же побежал в полицию.