100 великих криминальных драм XIX века

«Мы видим молодого 18-летнего человека, полного сил, желающего приносить пользу обществу, но для этого нужна подготовка, а для подготовки нужны материальные средства, которых преступник не имеет. […] Очень естественно, у него родился план каким бы то ни было образом достать что-нибудь, чтобы только принести пользу семейству и себе; у него нашёлся один исход – совершить преступление; я не думаю, чтоб много было таких молодых людей, которым бы не приходило на ум воспользоваться каким бы то ни было средством для достижения своей цели, хотя бы даже совершить преступление. […] Находясь под гнётом мысли о бедности, у Горского естественно является зависть к благосостоянию Жемарина. […] Наконец он решился, а мы знаем, что для Горского важно только решиться, исполнение же решения для него ничего не значит. Горский много передумал, прежде чем решился на кровавую развязку, – но избежать её он не мог».

Достоевский даже причислял Горского к нигилистам и носителям теории «разумного эгоизма», поскольку в этом преступнике соединились несколько примечательных особенностей – молодой возраст, образованность, польское происхождение и атеизм. Для Достоевского это были типические черты – проявление «умственной смуты» у молодежи под влиянием «нигилистических» идей. Он сравнивает Горского со своим героем Лебедевым из романа «Идиот»:

«– Ваше сиятельство! – с каким-то порывом воскликнул вдруг Лебедев. – Про убийство семейства Жемариных в газетах изволили проследить?

– Прочел, – сказал князь с некоторым удивлением.

– Ну, так вот это подлинный убийца семейства Жемариных, он самый и есть!

– Что вы это? – сказал князь.

– То есть, аллегорически говоря, будущий второй убийца будущего второго семейства Жемариных, если таковое окажется. К тому и готовится…

Все засмеялись. Князю пришло на ум, что Лебедев и действительно, может быть, жмется и кривляется потому только, что, предчувствуя его вопросы, не знает, как на них ответить, и выгадывает время.

– Бунтует! Заговоры составляет! – кричал Лебедев, как бы уже не в силах сдержать себя. – Ну могу ли я, ну вправе ли я такого злоязычника, такую, можно сказать, блудницу и изверга за родного племянника моего, за единственного сына сестры моей Анисьи, покойницы, считать?»

В то же время А.И. Герцен сетовал на то, что убийцу приговорили к смертной казни, невзирая на его несовершеннолетие (в то время это – 21 год). Когда Александр II заменил повешение бессрочной каторгой, Герцен перестал сетовать. А император-освободитель всех душегубов миловал. Не помиловали только его самого.

Больше о Горском ничего не известно. Следы его затерялись в каторжной России.