1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Миллер обрисовал собравшимся тяжелое положение области: «С уходом союзных войск наши силы могут ослабеть и уменьшиться. <…> Дух и настроение наших войск <…> оказались не теми, на какие мы рассчитывали. Вам известно о той катастрофе, что благодаря злоумышленникам разыгралась на Онеге (восстание, см. ниже. –Л. П.)… Такие же заговоры были своевременно открыты в других полках, но были своевременно ликвидированы. Среди наших войск ведется усиленная работа большевистских агентов по разложению нашей молодой армии». Генерал с тревогой говорил о настроениях в тылу: «За истекший год отношение тыла <…> было более чем инертным. Я должен разделить тыл на деревню и город. В течение года в городе царило полное равнодушие и отсутствие подъема. В деревне сначала мы видели подъем, обеспеченный на чувстве отстоять свое добро. Население многих местностей образовало партизанские отряды и стойко боролось с врагом, но постепенно этот подъем начинает падать ввиду мобилизации, выпавшей на долю деревни в более широких размерах, чем в городе, и полного непонимания большинством тяжести положения»

[318].

В целом правительство не обманулось в своих ожиданиях. Лидер левого крыла местных эсеров Скоморохов заявил: «…начатая война должна продолжаться даже в том случае, если союзные войска оставят нас. <…> Русской армией были показаны примеры, свидетельствующие, что она сражается не за страх, а за совесть. Русская армия показала редкие примеры доблести, и, когда гроза висит над Северной областью, мы должны умножить свою энергию и дать новые свежие силы на поддержку этой армии <…> начатую борьбу с большевиками мы решили продолжать до последнего момента»[319]

. Для этой цели ЗГС образовало комиссию по обороне. Иванов огласил предложение комиссии: «…немедленно приступить к организации добровольческих отрядов <…>, в войска должны быть призваны все, кто может носить оружие…», а для этого «пересмотреть списки лиц, числящихся незаменимыми с целью привлечения их в ряды войск». Комиссия призывала привлечь в область русских военнослужащих за границей[320].

Но на заседаниях ЗГС звучала резкая критика правительства: «…правительство не внушало доверие населению <…>, если оно хочет иметь доверие у населения, должно изменить курс своей политики в сторону демократии. И только за таким правительством пойдет население Северной области»[321]. На совещании потребовали кардинального изменения правительственного курса, включения в состав правительства представителей общественности, широкой политической амнистии, в первую очередь для лиц, «пользующихся широким доверием масс и заключенных в тюремные решетки»[322]

.

Включение в состав правительства нескольких министров без портфелей, которые не мешали Миллеру проводить свой курс, но в то же время создавали видимость демократической власти, было одобрено генералом. В новый состав правительства от лица левой общественности вошли Скоморохов и Е. В. Едовин. Для того чтобы ослабить недовольство рабочих, был создан отдел труда, который возглавил очень популярный в рабочих кругах инженер В. Н. Цапенко.

Совсем иначе дело обстояло с вопросом об амнистии. Комиссия по внутреннему распорядку ЗГС потребовала, чтобы под амнистию попали «все осужденные за преступления и поступки по делам печати». Все политические заключенные, «если они не признаны судебным приговором виновными: а) в принадлежности к партии большевиков, или способствованием им содействием в период после 2 августа 1918 и на день опубликования настоящего положения. <…> Особую следственную комиссию и все уездные следственные комиссии со дня опубликования настоящего постановления упразднить и передать все дела судебной власти… Установить, что все арестованные не по ордеру судебной власти в течение 24 часов должны быть передаваемы надлежащим мировым судьям или судебным следователям»[323].

Требование амнистии не понравилось многим. Они не могли согласиться с решением освободить всех сотрудничавших с советской властью, даже принимавших участие в грабежах и расстрелах, но не являвшихся членами коммунистической партии. Добровольский на встрече с членами комиссии, объясняя абсурдность этого требования, спросил: «…чья деятельность является более преступной, какого-нибудь мелкого коммуниста или Командующего против нас красными войсками генерала Генерального штаба Самойло?»[324] Недоумение вызывало требование передать всех арестованных в течение 24 часов мировым судьям или следователям, в противном случае – освободить. В обстановке Гражданской войны такое следование букве закона делало власть совершенно беспомощной в борьбе с большевистской пропагандой, шпионажем, восстаниями. Эти требования комиссии были составлены Гуковским.