1917, или Дни отчаяния

В небольшой зале накурено. Видно, что разговор идет не первый час. Беседуют на русском, между сторонами присутствует определенная напряженность.

– Вы проигнорировали запрет на проведение военного съезда, – предъявляет претензии Керенский.

У него усталый вид, возраст виден в каждой морщине, в волосах седина, отчего «ежик» на голове кажется белым. – Вы отказались понимать, что запрет связан с тяжелым положением страны в настоящий момент, а не с моим самомнением, что нельзя увеличивать взаимное недоверие, нужно не злить друг друга, а искать компромисс. Я просил немногого…

С украинской стороны в зале Винниченко, Петлюра, Грушевский, Дорошенко. Со стороны Временного Правительства – сам Керенский, Терещенко, Некрасов и Церетели.

– Вы просили невозможного, – отвечает Винниченко на русском. – Вы просили об отказе от требований автономии, вы предпочитали их не слышать, но пытались управлять нами, словно ничего не произошло и центральная власть в силе, а Центральной Рады не существует. Прошу заметить, не договориться с нами, не признать нас, а именно управлять, как кукольник марионетками. Что было сделано после нашего отъезда из Петрограда?

Керенский и остальные члены Временного правительства молчат.

– Отвечу за вас – ничего!

– Господа, – вмешивается Терещенко. – Обвинять друг друга можно вечно. Мы действительно упустили из вида возникшую в Киеве ситуацию. Но это не умысел, это обстоятельства! Давайте искать позицию, которая нас объединит…

– Да, пусть объединит! Мы заранее согласны. И что это за позиция? – спрашивает Петлюра.

Голос у него негромкий, но звучит он весьма убедительно.

– Давайте двигаться шаг за шагом, постепенно. Временное правительство согласно с провозглашением Украиной независимости. Но…

Керенский переводит дыхание.

– Но все сложнее, чем кажется… В правительстве есть силы, которые не хотят даже слышать о вашей автономии… – говорит он.

– Всегда найдется какое-то «но»… – кивает Петлюра. – Так, господа министры?

– Это так… – соглашается Терещенко. – Но выход есть.

– Несомненно, есть… – поддерживает его Церетели. – Мы должны показать нашим товарищам в Петрограде, что выгоды от нашего с вами соглашения многократно превышают риски вашего возможного отпадения в будущем.

– О чем именно идет речь? – спрашивает Грушевский. – Мы же давно сформировали и требования, и предложения…

– Мы должны быть уверены, – перебивает Керенский, – что вы не откроете фланг для удара по армии. Что вы будете держать фронт, не пойдете на соглашение с немцами.

– Вы предполагаете, что мы готовы ударить вам в спину? – удивляется Петлюра.

– Мы не исключаем такого варианта, – в первый раз вступает в беседу Некрасов.

– Мы готовы сформировать собственные национальные воинские подразделения, – говорит Петлюра. – И не просто маршировать по Крещатику, а предоставить эти силы коалиции.

– И не поднимать вопросы полного отделения Украины до окончания войны, так, Владимир Кириллович? – обращается Терещенко к Винниченко, потом переводит взгляд на Петлюру. – Симон Васильевич?

Петлюра кивает, нехотя, но кивает. Винниченко тоже.

Но я обязан вас предупредить, – продолжает Терещенко, – что наше совместное решение требует утверждения на Учредительном собрании. Так требует процедура, и я как юрист утверждаю, что только его решение легитимизует любые ваши манифесты и постановления. Наши договоренности – это только часть дела.

– А что будет, – спрашивает Грушевский, – если в Петрограде не примут нашего решения? Что это будет означать для нас? Войну с Россией, которая с нашей же помощью будет победителем в войне с немцами?

– Мы даем вам слово, – говорит Терещенко. – Нам больше нечего вам предложить. Наша добрая воля против вашей. Мы понимаем, что уступки, сделанные нами сегодня, вызовут в правительстве серьезный кризис, но мы готовы пойти на это.

– Мы понимаем, – твердо произносит Керенский, – что иметь рядом независимую, но дружественную к нам страну, лучше, чем подчиненного силой врага, готового ударить в спину при любом удобном случае. Если вы выполните обязательства, то и мы их выполним, как только придет время.

– Я думал, что вы никогда не пойдете на компромисс, – удивляется Дорошенко. – Может, в Петрограде действительно что-то изменилось?

– Теперь, – говорит Терещенко, – я предлагаю облечь договоренности в протокол. Итак…

На выходе Терещенко останавливается, чтобы закурить очередную папиросу. Около него останавливается Петлюра. Рядом с высоким Терещенко он кажется подростком.

– Примите мою благодарность, Михаил Иванович, – спокойный негромкий голос, сдержанные движения. – Весьма рад знакомству, надеюсь, что вы еще послужите своей Родине, станете с нами плечом к плечу. На Украине всегда будут рады не только видеть вас, но и дать вам кресло в руководстве – и по силам, и по таланту…