1917, или Дни отчаяния

Раздается смех. Сначала хохочут первые ряды, а потом и вся улица перед дворцом.

– Этот вот человек… – он делает движение рукой, и Петрович сотоварищи быстро ставят Чернова рядом с Львом Давидовичем. – Министр земледелия!

– Долой министров-капиталистов! – кричит кто-то из толпы и над улицей несется, словно эхо: «Долой! Долой! Смерть Керенскому!»

– Не все министры – наши враги! Министр Чернов – это тот, кто выступает за то, чтобы дать вам – каждому из вас! – ЗЕМЛЮ!

– ЗЕМЛЮ! ЗЕМЛЮ! – орет толпа. – ЗЕМЛЮ!

– ЗЕМЛЮ ТЕМ, КТО ПРОЛИВАЛ НА НЕЙ КРОВЬ И ПОТ! – кричит Троцкий. – ЗЕМЛЮ КАЖДОМУ ИЗ ВАС!

– УРААААААА!

Троцкий поднимает руку и взмахивает ей, как дирижер.

И, словно по мановению волшебной палочки, люди умолкают.

– Ну, что? – спрашивает Троцкий негромко, но голос его слышен каждому, потому, что над улицей воцарилась тишина. – Дадим министру слово?

– А-А-А-А-А! Сло-ва! Сло-ва!

Троцкий делает полшага назад, выдвигая вперед Чернова.

Он приобнимает его за плечи и говорит буквально в самое ухо:

– Давайте-ка, Виктор Михайлович… Лаконично, без трепа. Кричите «Народу – землю!», да так, будто вас режут, кричите!

– Народу – землю! – ревет Чернов так, что на шее вздуваются жилы и носом начинает идти кровь. – НАРОДУ – ЗЕМЛЮ!

– ААААААА! – кричит толпа. – НАРОДУ— ЗЕМЛЮ! УРА! УРА – ТРОЦКОМУ! УРА – ЧЕРНОВУ!

– В машину! – подталкивает министра Троцкий. – В машину! И помашите рукой, Виктор Михайлович, не стесняйтесь приветствовать наш самый лучший в мире народ.

– АААА!

Чернов вместе с Львом Давидовичем стоят в отъезжающем автомобиле, приветствуя народ, причем министр едва держится на ногах.

Авто выезжает с площади, и Чернов обессиленно валится на сиденье.

Троцкий дает ему платок.

– Кровь вытрите, Виктор Михайлович, – приказывает Лев Давидович. – Что ж вы так, народу – да под горячую руку? А если бы меня рядом не случилось? Висеть бы вам на фонаре!

– Я очень благодарен вам, Лев Давидович…

– Не стоит. Мы ж с вами политические противники. Мне вас переспорить надо, а не убить…

Троцкий улыбается.

– А убьют вас без моего участия. Есть кому…

Автомобиль трясет на брусчатке. Из носа у Чернова снова начинает идти кровь, он прикладывает к лицу платок Троцкого.

В одной из боковых улиц становятся видны несколько орудий с конной тягой. За ними – конные казаки.

Лев Давидович замечает пушки и конных. На лице появляется гримаса злости, подергивается щека.

– Вот черт… – говорит он в сердцах и обращается к водителю, молодому парню с лошадиным длинным лицом: – Сейчас начнется! Гони, Полонский!… Быстрее!

Полонский добавляет газу, и авто, взревев двигателем, начинает набирать скорость.

Авто успевает убраться с места действия вовремя.

Конные расчеты выкатываются с Набережной на Шпалерную и едут в сторону Литейного моста. Рядом с пушками скачут артиллеристы. За артиллеристами не меньше двух сотен казаков – плотный строй конных, заполняющих улицу по всей ширине, включая тротуары. Гражданских словно ветром сдувает – не успевшие скрыться в подворотнях испуганно жмутся к стенам домов.

Впереди строя подтянутый офицер – не молодой и не старый, лет сорока с небольшим. Он в полковничьем мундире, под ним красивый вороной конь, и в седле полковник сидит как влитой – хоть картину пиши.

Когда разъезд, идущий в голове колонны, выезжает к мосту, со стороны Литейного по конно-артиллеристам ударяет пулемет. То ли позиция у него выбрана неудачно, то ли стрелок неопытный, но свинец хлещет по мостовой впереди разъезда, а когда пулеметчик корректирует огонь, то пули уходят выше, разбивая окна и угол дома на Шпалерной.

Полковник даже не пригибается – отдает команду своим всадникам, и они мгновенно скрываются из виду, организованно отступив, а наглец полковник не спеша следует за ними, манкируя свистящим свинцовым шквалом, и даже машет ручкой, прощаясь.

За углом полковника ждут два спешившихся офицера.

– Господин полковник?

– Снимайтесь с передков, – приказывает полковник. – У нас прямой приказ от генерала Половцева – очистить город. Предупредительных не давать.

Пушки споро снимают с передков и разворачивают в сторону противника. Расчеты прячутся за щитами.

– Сейчас посмотрю, где они, – сообщает полковник.

Он пускает лошадь шагом, выезжая из укрытия и тут же возвращается назад под градом пуль, который, впрочем, его не задевает.

– Они на мосту, – говорит он капитану-артиллеристу. – «Максим» стволом в решетку выставили, соображения совсем нет… Берите на без двадцати шесть, Юрий Миронович. Не ошибетесь…

– Расчет! – командует капитан.

Пушку выкатывают на открытое пространство. Рычит пулемет, несколько пуль попадают в щит и с визгом уходят в небо, и тут пушка рявкает, окутываясь дымом, а снаряд попадает в решетку ограждения моста.

От взрыва тела скрывавшихся за парапетом летят в разные стороны, словно брошенные ребенком куклы. Пулеметчика и подающего разрывает в куски, искореженный хобот «максима» задирается в небо.

– Отлично стреляете, капитан, – полковник Ребиндер пускает лошадь боком, как на выездке. – Второе орудие, к бою…