1917, или Дни отчаяния

– Очень тяжело жить в чужой стране много лет, не имея дохода. Рассказывают, что Надежда Константиновна штопала Владимиру Ильичу пиджак и брюки…

– Скромность украшает…

– Украшает хороший английский костюм, Сергей Александрович. Заколка с бриллиантом на галстуке. Легкое шерстяное пальто от Баленсиаги. А выдавать вынужденную нищету за скромность… Это, пожалуй, чересчур…

– Эк вы всех изобличили, месье Терещенко! Иосиф Виссарионович, например, всю жизнь проходил во френче…

– Управляя судьбами ста пятидесяти миллионов человек единолично, можно позволить себе и один-единственный френч. Мы же не господина Джугашвили сейчас обсуждаем. С ним лично я не был знаком, в 17-м году о нем ничего не было слышно. Вокруг Ленина звучали совсем другие имена, куда более известные в революционных кругах – его соратники по партии, по подпольной работе, по эмиграции… Сталина среди них не было, поверьте. На тот момент я стал самым большим специалистом по большевикам, я знал всю финансовую подноготную Ленина, источники денежных поступлений, банки, откуда они поступали, людей, руководивших подставными фирмами, хозяев фирм настоящих… В то время господин Ульянов ничем, кроме своей фракции, не управлял. И вовсе не был так скромен в желаниях, как теперь рассказывает ваша пропаганда. Возможности были скромные, а это, знаете ли, совсем иной коленкор!

– Ну хорошо… Опустим этот момент.

– Как хотите, непринципиально… Я утверждаю, что живущие в бедности и забвении большевики почти одномоментно превратились в одну из самых состоятельных партий в России. И случилось это аккурат в момент приезда господина Ульянова в Россию. Знаете, Сергей Александрович, любому аудитору такой факт показался бы странным. Любому! Даже не очень умному и не очень опытному. Вчерашний нищий, не имевший средств не то что на покупку полусотни железнодорожных билетов, а даже нового пиджака и пары ботинок, свободно распоряжается миллионной партийной кассой. Ведет агитацию, выпускает газеты и многие тысячи листовок еженедельно, вооружает боевиков, привлекает на свою сторону профессиональных революционеров. Революционеры – люди идейные, но без денег нет революции. Богатая партия с агрессивным лидером привлекательна для авантюристов любого рода, они на избыток средств летят, как мухи на известный материал…

Никифоров смеется.

– Михаил Иванович! Пожалейте мою нейтральность, ради Бога! Я готов обсудить факты, но давайте вы воздержитесь от оскорбительных суждений… Я все-таки советский человек и коммунист…

– Ну, если вы считаете мои суждения оскорбительными – замолкаю. Только факты?

Никифоров кивает.

– Только факты, Михаил Иванович. Я не смогу их напечатать в СССР, эту часть разговора придется опустить… Но… Считайте, что вы меня вербуете. Я готов слушать…

– Договорились. Весной 17-го года я считал удачей несколько часов сна за двое, а то и трое суток.

Терещенко шагает размашисто, жестикулирует.

– Мы работали как проклятые: шла война, и на нее уходила большая часть привлеченных мною денег и жизненных сил. Военным министром тогда стал мой друг Гучков, человек амбициозный, умный и талантливый. Да еще к тому же начисто лишенный страха принятия решений. Но авторитарность сыграла дурную роль в его карьере – он совершенно не выносил, когда ему противоречили, и ненавидел назойливо дающих советы… Первое, что сделал Ленин, вернувшись в Петроград – выступил против продолжения войны. Этого было достаточно, чтобы привести Александра Ивановича в ярость.

Апрель 1917 года. Мариинский дворец. Кабинет Терещенко

– И мы ровным счетом ничего не можем сделать!

Гучков теребит пальцами воротничок рубашки и поводит массивной шеей. Лицо его налито багровым, пульсируют жилы на висках. А еще у него едва заметно подергивается щека. Видно, что Александр Иванович устал и едва сдерживает приступ ярости.

Он стремительно пересекает кабинет и садится в кресло.

– Ничего! – чеканит он, кромсая воздух ладонью.

– Я пока не могу обнадежить тебя, Саша, – говорит Терещенко. – Следствие идет, но медленно. Документы за рубежом, добыть бумаги сложно, но их добудут обязательно.

– А что здесь?

– Здесь работает армейская контрразведка – Алексеев и Деникин докладывают мне напрямую.

– Это при том, что я военный министр? – возмущенно пыхтит Гучков. – Они докладывают тебе?

– Таковы договоренности, – терпеливо поясняет Терещенко. – Ну, что ты переживаешь? Ты увидишь доказательства, как только я их соберу.

– Пока ты их неторопливо собираешь, эти мерзавцы свободно выступают в Петрограде! Бегают по казармам, словно тараканы по сортиру, мутят народ в окопах! Мы никогда не выиграем войну, если не остановим агитаторов!

– Имей совесть, Александр Иванович! Мои люди сейчас рыщут в банках Норвегии, Швеции и Франции. Мы нашли агентов в Германии, армейская разведка собирает для нас информацию о связях Ленина и Людендорфа! Это я-то не тороплюсь? Я тороплюсь! Я буквально выше себя прыгаю! Но я финансист, а не жандарм.

Гучков сдувается.

Наливает из графина на столе воды в стакан и залпом выпивает.