1917, или Дни отчаяния

Из автомобиля выходит долговязый человек в круглых очках, тот, что был в припортовом кабаке в Христиании. На этот раз на нем типично английский костюм, на голове – котелок. Он сосредоточен и неулыбчив – лицо словно окаменело.

Он ступает на тротуар, достает из жилетного кармана часы, сверяет время и входит в подъезд особняка.

Лестница. Коридор.

Человек в очках входит в кабинет.

Старые деревянные панели темного цвета. Шторы на окнах.

Огромный стол, за которым сидит немолодой хозяин кабинета – грузный, чтобы не сказать «толстый», мужчина преклонных лет.

Человек в очках садится напротив него.

– Как я понял, Битсби, – говорит хозяин, – вы вернулись с результатом.

Ни «здравствуйте», ни рукопожатия.

– Да, сэр, – отвечает Битсби. – Вот…

Он кладет перед толстяком небольшую, но достаточно пухлую картонную папку.

– Спасибо, Битсби, – говорит тот, начиная проглядывать бумаги.

Битсби, которому так и не предложили сесть, стоит прямой, как высохший ствол.

– Хорошая работа, Битсби, – говорит толстяк через некоторое время.

– Благодарю вас, сэр.

– Вы уверены, что источник достоверен?

– Думаю – да, сэр, – Битсби сдержан и лаконичен.

– Кто этот источник, Битсби?

Человек в очках едва заметно пожимает плечами – он удивлен вопросом.

– Есть человек из русских революционеров, который давно сотрудничает с нами. Не из идейных соображений, за отдельную плату.

– Очень прагматичный человек, – замечает хозяин кабинета не без иронии. – Никаких революционных идеалов… У вас все?

– Есть еще один вопрос, сэр, который я хотел бы обсудить.

– Говорите, – разрешает толстяк, откидываясь в кресле.

– Полученная нами информация позволяет предположить, что в ближайшее время между Стокгольмом в Петроградом будет налажено курьерское сообщение.

– Для чего?

– Для передачи документов между шведским «Ниа-Банком» и Сибирским банком в Петрограде. «Ниа-Банк» в Стокгольме получает деньги от берлинского «Дисконто-Гезельшафт», далее под прикрытием торговых операций деньги поступают в Сибирский банк. Все фигуранты по этому делу нам известны. Владелец «Ниа-Банк» – Олаф Ашер, но непосредственно деньгами для большевиков занимается Фюрстенберг-Ганецкий.

– Он же и будет курьером?

– Полагаю, что да. Слишком важны бумаги, которые нужно будет переместить через границу. Неразумно отдавать их в чужие руки. Торговая фирма – прекрасное прикрытие для операций по финансированию революции, но чувствовать себя в безопасности нельзя.

– Разумно. И в чем же заключается ваш вопрос, Битсби?

– Документы, собранные нашей службой, раскрывают механизм финансирования ленинской партии, но настоящие доказательства махинации – это фиктивный товарооборот. Если Ганецкий будет арестован с фальшивыми бумагами, то содержимое этой папки просто взорвет большевиков. В противном случае…

– Все будут знать все, – продолжает за него хозяин кабинета, – но ничего не смогут предъявить в суде…

– Да, сэр, – говорит Битсби. – Совершенно верно, сэр!

– Вы предлагаете сдать этого Ганецкого русским?

– Я предлагаю подумать, стоит ли нам это делать. А если стоит, то когда, сэр.

– Я понял вас, Битсби. Я подумаю.

– Благодарю, что выслушали меня, сэр.

– Не стоит благодарностей. Идите.

Битсби выходит.

Толстяк нажимает кнопку на столе. Входит секретарь – седой и солидный мужчина за сорок. Толстяк протягивает ему папку.

– Копию – Ротшильду, – приказывает хозяин. – Пусть отправят вечерним пароходом. Гриф – совершенно секретно. Везет курьер. Передать в руки лично. Еще копию – ко мне в спальню, почитаю на сон грядущий.

– Слушаюсь, сэр. Сопроводительное письмо будет?

Толстяк задумывается на миг.

– Да. Напишите так… Дорогой друг! Направляю тебе обещанное. Надеюсь, что смог тебе помочь. С наилучшими пожеланиями. «С».

16 апреля 1917 года. Петроград. День. Терещенко и Гучков едут на заднем сиденье автомобиля Терещенко

За окнами авто картина оттаивающего после зимы Петрограда. Черные пористые сугробы, лужи, грязь. Видно, что за улицами никто не следит – выглядит столица запущенной.

Машина едет мимо Александро-Невской лавры. Вдоль проезжей части идет манифестация – по виду это церковные странники, пришедшие в лавру на Светлую неделю. В руках у них красные транспаранты и флаги с надписями:

«Христос Воскресе! Да здравствует Свободная церковь!», «Свободному народу – Свободную церковь!»

– Я чувствую, что схожу с ума… – говорит Гучков, отворачиваясь от окна. – Позавчера я видел демонстрацию проституток на Литейном. Жаль, Лев Николаевич умер… Какой финал для «Воскресенья» пропал всуе.

– Это пройдет, – отвечает Терещенко. – Люди переболеют.

– Демократия – это не болезнь, – возражает Александр Иванович. – Просто это – не демократия. Похоже, Миша, мы допустили роковую ошибку. Происходящее не царапина, скорее – гангрена.

– Ты перестал верить?