– Ага… на жучилу, – тут она сделала паузу и надула пузырь из жевательной резинки, которую все время жевала. Пузырь лопнул, его ошметки она жадно заглотила своим пухлым ртом и продолжила жевать и говорить, – как и тот козел, что меня избил. Вот гад. Я к нему со всей лаской, а он, импотент, драться. А еще говорил, что женщин любит.
Упоминание о кителе не оставило Мокрякова равнодушным, хотя он плохо понимал, что это ему дает для расследования: если маньяк и был милиционером, то навряд ли он мог владеть 600-тым Мерседесом, на котором подвозил жертву. Два факта не монтировались друг с другом, но явно что-то значили.
Невольно он подумал об Интриллигаторе, когда она сравнила его с жучилой, но тут же отмел эту мысль как слишком безумную даже для него. «Он, конечно, урод, но не до такой же степени, чтобы шалав на Сибирском тракте резать, – все жертвы подвергались изнасилованию и были зарублены топором или заколоты, – Это дело рук нескольких человек. Интересно, сумел бы я такую оттрахать, как эта малолетка?»
Неожиданно для себя он почувствовал, что ему не равнодушно внимание этой молоденькой шлюхи, не лишенной привлекательности еще юного тела.
«А в ней все-таки что-то есть. Такие как она инстинктивно чуют, что нравятся и хотят на этом заработать. А может и я тоже маньяк? Интересно, что чувствует человек, когда делает такое с ними?»
От этой мысли ему стало зябко и он прекратил допрос, но испытанное им влечение изрядно удивило: он не чувствовал ничего подобного давно, потому что кокаин заменил ему секс и с определенного момента женщины перестали его интересовать. Он словно бы вернулся в прошлое, когда еще увлекался чувственными удовольствиями, покупая их за деньги в отчаянном стремлении достичь максимума наслаждения от всех форм продажной любви, но ничего, кроме пресыщения, не испытал. Разочарование от возможностей своей плоти он пытался компенсировать наркотиком, под воздействием которого сублимировал собственные фантазии в нечто, похожее на счастье: состояние эйфории позволяло забыть о теле, вознося в мир столь причудливо-ужасный, одно прикосновение к которому завораживало и не отпускало; пережитое там было намного реальней и интересней того мира, в котором существовала его физическая половина.
И вот теперь в нем снова пробудился интерес к низменному, самому глубинному в его природе, что всегда определяло его жизнь – секс и смерть, два полюса одного магнита, в силовом поле которого вращался волчок его сознания. Захотелось их совместить.
«А что если сначала убить, а потом изнасиловать? – темной молнией сверкнуло в нем, – взять вот эту дурочку и задушить, а потом еще теплую мять и рвать на части, как лютый зверь, всю ее залить спермой и глумиться, глумиться». Он так это явственно представил, словно и правда сделал это наяву, что испытал внутри сладостную судорогу, кончив в штаны как подросток – одним усилием мысли.
«Как же странно устроен человек, – разглядывая свое отражение в зеркале уборной, недоумевал он, застирывая трусы, – и смешно, и просто одновременно. И что может меня остановить? Только я сам. Только я САМ. И как я раньше до этого не додумался. Тогда бы вся моя жизнь пошла бы совсем по-другому. С самого детства, с самого начала».
Вода текла сквозь его пальцы, смывая мыльную пену, словно упущенные возможности, сливаясь в крестообразное отверстие раковины. Вода всегда помогала ему сосредоточиться, чтобы привести в порядок мысли. Вот и сейчас ее прикосновения к коже заставили его хорошенько проанализировать свои ощущения, чтобы понять, что это ему просто необходимо: тому зверю из подполья, который хотел полакомиться 16-летней проституткой, чудом избежавшей смерти. При этом он ничем не рисковал, так как сам намеревался контролировать ход следствия, пустив его по ложному следу.
Осуществить задуманное оказалось на редкость легко. Он вызвонил девушку и попросил показать ему то место на дороге, где ее подхватил неизвестный. На следующий день ее голое тело нашли в точности там же, где и в первый раз, но уже мертвым: над ней надругались, сначала задушив, а затем изрезав половые органы и кончив в рот.
Когда Мокряков увидел ее фотографии в уголовном деле, его чуть не стошнило.
– Экий ты чувствительный, – недовольно заметил Водохлебов, – видишь, как получилось, черт ее дери, хотелку малолетнюю. 16-той все-таки оказалась.
– Тебе не кажется, что ее смерть на твоих руках? – возвращая дело, поинтересовался Мокряков.
– Издеваешься? Из нас никто не застрахован от ошибок. Чужая жизнь ничего не стоит, майор.
И тут в его жизни словно что-то переменилось, события засверкали с невероятной быстротой. Вдруг ниоткуда появилась женщина, которая утверждала, что знает убийцу Твердохлебова. Она сама пришла в милицию и потребовала вознаграждения за то, что раскроет его имя. Для этого у нее на это были все основания: вдова убитого объявила по местному телевидению, что готова заплатить немалые деньги любому, кто поможет следствию.