А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

В наше время Церковь как Тело Христово, или еще более «духовная телесность», «тело духовное», есть для всякого интеллигента или величайший соблазн, нелепость, юродство, или же, наоборот, величайшее открытие. Между тем при более нормальном развитии философское сознание и разумение этих истин было бы лишь естественным переходом от образного представления веры. В настоящее время картина Страшного суда, обратившая святого Владимира и с ним всю Древнюю Русь, картина, перед которой поучались миллионы наших отцев и братии, возбуждает в нас лишь насмешку или даже негодование. И мы смеемся не над грубостью и наивностью рисунка, а над самой иконописью, над реальностью веры и ее воображения. Крестные ходы являются нам чуть ли не остатками язычества, и нас возмущают уродливые (по-нашему) иконы, чтимые народом как чудотворные, для поклонения которым он часто странствует многие сотни верст. А между тем, то учение, которое народ в глубокой молитве выносит из их созерцания, воистину чудотворнее, мудрее и жизненнее, чем то, которое мы выносим из наших школьных катехизисов. Оно одно жизненно, потому что нет жизни без полноты чувств, и там, где есть вера во вселенскую правду, там, где ее сознание проникает всего человека, там и бесплотная жизнь духа является воистину бессмертною, обладающей этой небесной, райской полнотою чувств. Где вера жива, там жив и

образ истинный, творчески ею созидаемый, а где нет образа веры – там и вера бесплодна и потому мертва, ибо нет живой веры без дел. В ком жизнь цельна и полна, кто любит жизнь, тому нет нужды доказывать эту истину: нет жизни без чувств, как нет чувства без конкретной организации, без телесности. А потому, если в нас силен идеал истинной жизни, если наша земная жизнь неполна и дробна, мучительна как болезнь, жажда и голод, то мы можем хотеть победы над смертностью и плотью

только во имя этой полной жизни, которая есть не отвлеченное расплывающееся понятие, но абсолютная, конкретная

организация-рай[448]

.

Не следует ли в этих размышлениях начинающего философа, только что покинувшего университетскую скамью, видеть отголосок хомяковских речений об иконе, высказанных в работе «Церковь одна»: «Пишешь ли ты икону для напоминовения о невидимом и невообразимом Боге, – ты не творишь себе кумира. Воображаешь ли себе Бога и думаешь, что Он похож на твое воображение, ты ставишь себе кумир, таков смысл запрещения ветхозаветного. Икона же (красками писанное имя Божие) или изображение святых Его, созданное любовию, не запрещается духом истины. Не говори: “Перейдут-де христиане к идолопоклонству”, – ибо дух Христов, хранящий Церковь, премудрее твоей расчетливой мудрости. Посему можешь и без иконы спастись, но не должен ты отвергать иконы»[449].