А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Россия Блока – это и его Прекрасная Дама, и Жена, облаченная в солнце, и таинственная Незнакомка, и Подруга Светлая, и Снежная Маска, и чарующая Фаина, и даже страстная Кармен, и падшая Катька из «Двенадцати», но главное – та простонародная красавица, чей мгновенный взор из-под платка навсегда входит в сердце. Эти изменчивые лики родины он видит в снегу и в пыли дорожной, в размывах глины и в разливах рек, в кровавых отсветах заката и в завываниях вьюги, в церковном пении девушки и в тяжелом сне грешника – и все рождает в нем неизменное чувство: «Да, и такой, моя Россия, / Ты всех краев дороже мне».

Раздумья славянофилов о России предопределили многое и в блоковском миропонимании. В Блоке нет устойчивости хомяковской веры, но есть сознание пути России, о котором Хомяков сказал: «Светла твоя дорога…» Характерно, что светла дорога, по мысли Хомякова, не только «трезвенным смиреньем» народа, но и потому, что озарена грозовыми раскатами, освящена служением на ниве кровавых битв

(«Раскаявшейся России», 1854). «Ангел Бога с огнесверкающим челом» – такой предстает Хомякову родина в годину испытаний. Православная Россия для него – Христово воинство: он призывает Россию сбросить с себя бремя грехов и встать за братьев «в пыл кровавых сеч» («России», 1854). «И вечный бой! Покой нам только снится!» – в унисон ему провозглашает Блок. Но он же и томится тем, что видит в лицах людей своего поколения «кровавый отсвет».

Обетование грядущего спасения и апокалиптические мотивы были близки славянофилам, как и всем христианам. Что касается блоковских поэтических откровений, то они в меньшей степени освещены упованием. У него есть чувство сораспятия Христу, но почти без надежды на воскресение:

Христос! Родной простор печален!Изнемогаю на кресте.Но челн твой будет ли причаленК моей распятой высоте?

Роковой разлом сказывается и в его видении России. Она для него то пленительная в своей женственной силе подруга, которая всегда ждет своего героя («В густой траве пропадешь с головой…»), то Спящая красавица, чьей одежды он не смеет и не хочет коснуться («Русь»). Он словно предпочитает порой видеть Русь вот такой, спящей в своей родной стихии, нежели объятой мглой ночной и зарубежной. Известно, что К. Леонтьев в своем охранительном порыве предлагал Россию подморозить

, дабы ее не коснулась гниль Запада. Блок задумывается над тем, стоит ли будить красавицу и в какой новый плен она попадет, пробудившись? Трагизм нового времени накладывает на поэта свою печать. Он готов слушать чудную сказку, под которую дремлет Невеста. Он готов и сам творить подобный миф, но все более его охватывает чувство того, что родной, питавший его миф завершает свой цикл. Героический эстетизм идущего на смерть воина звучит в стихотворении 1905 года:

Еще прекрасно серое небо,Еще безнадежна серая даль.Еще несчастных, просящих хлеба,Никому не жаль, никому не жаль!

Трагически-возвышенно звучащее еще подчеркивает особый временной момент – на стыке прошлого и будущего. «Холодные светы» одевают «зимний дворец царя». И вряд ли устоит «Латник в черном» на его крыше – уже застигает его заря.

Это заря вечерняя. Остается одно: «С дикой чернью в борьбе бесполезной / За древнюю сказку мертвым лечь».

И все же Блок с особой художественной достоверностью сумел сомкнуть прошлое и настоящее Родины, почувствовать ее историю как нечто, проходящее через его сердце. Цикл «На поле Куликовом» (1908) словно рожден Откровением свыше:

И с туманом над Непрядвой спящей,Прямо на меня,Ты сошла, в одежде, свет струящей,Не спугнув коня.Серебром волны блеснула другуНа стальном мече,

Освежила пыльную кольчугуНа моем плече.И когда, наутро, тучей чернойДвинулась орда,Был в щите твой лик нерукотворныйСветел навсегда.

Слово, которое венчает цикл «На поле Куликовом», – «Молись!» Здесь звучит и готовность к новым испытаниям, предчувствие «высоких и мятежных дней», и сознание того, что опорой в наступающей мгле может быть все та же, завещанная предками, вера в Святую Русь.