А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Размышляя о самостоятельной жизни идей Хомякова, Розанов разводил их высокое качество с личностью самого мыслителя и даже первоначально противопоставлял провозглашенные Хомяковым идеалы русского мировоззрения и реальную жизнь русского общества. Хомякову удалось выразить в своих сочинениях, что в натуре русских лежит что-то, «что делает русских первым христианским народом», вера в то, что «любовь есть главный принцип Евангелия». Славянофил разыскал в народном и историческом духе это сокровище и, что особенно важно, сумел показать и объяснить его центральную роль: «Он в самом деле нашел тот идеал, которому поклонились и Достоевский и Толстой, – дальше которого <…> они не пошли <…> Достоевский называл его “мировою гармониею”, “всечеловеческою гармониею”; Толстой не переменил имени и называет, как Хомяков же, – “христианскою любовью”»[557]. Мессианская русская идея нашла пристанище даже в среде западников и радикалов, как заверял В. В. Розанов, демонстрируя диалектический подход к теме в 1910 году. За оглашение формулы: «“русские – христиане”, т. е. это – единственные на земле христиане, впервые эту религию понявшие и даже прямо рожденные христианами», Хомяков был гоним всю жизнь и даже после смерти. В качестве примера Розанов указывал на совершенное непонимание Западной Европой формулы «любовь есть главный принцип Евангелия»

[558].

И здесь возникает вопрос о личном религиозном кредо автора формулы «русские – это христиане». Определяя Хомякова человеком «универсального, пылкого и самоуверенного ума»[559]

, Розанов утверждал, что именно «любви, им проповедуемой, не так много было у него самого». Хомяков обвинялся в индивидуализме и удаленности от реальной жизни. В подтверждение своих слов Розанов указывал на отношение Хомякова к лютеранству и католицизму: без практической любви «Хомяков не понял великой драмы протестантизма – также, без любви отнесся» он и к католикам[560]. Розанов отмечал частный характер хомяковского определения Православия: «<…> знаменитое, высказанное Хомяковым, определение православия, в отличие от католицизма и протестантства, как учение: 1) кротости, 2) мира, 3) смирения, – едва ли составляет

догматическую его разницу от западных исповеданий, а не вытекает из исторического положения православной церкви, православных народностей»[561]

. Во всем литературном опыте и методах суждения Хомякова Розанов обнаруживал некую ущербность. Критик нередко отмечал «сухость сердца, придирчивость ума» публицистических работ Хомякова, «жестокое отношение к ближнему, к страдальцу западному <…> какие возможны именно в стране, где только спорили, а не жили <…>»[562].

Обращаясь в памяти к собственному увлечению нигилизмом в подростковом возрасте, Розанов противопоставлял Хомякову положительные идеи западников, питавшие сердца «русских мальчиков»: «<…> не у Хомякова русские научились простоте, смирению и любви <…> они этому больше научились даже у Белинского и Грановского… больше у Некрасова»[563]. Но спустя 10 лет после этих слов Розанов, глубоко пережив социальные потрясения, нахлынувшие на Россию, уже совершенно иначе отзывался о духовном воздействии литературного наследия радикального направления западников, послужившего одной из причин «политического бешенства», одолевшего Россию.