А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

К началу ХХ века Розанов заявил о своем публичном разрыве с консервативным лагерем журналистики и начал писать статьи, непосредственно посвященные Хомякову. Последующие годы говорят о том, что мыслитель весьма критично оценивал отдельные ипостаси личности великого славянофила. Правда, здесь необходимо отметить, что критический пафос статей Розанова в адрес Хомякова постепенно снижался по мере погружения вглубь ХХ столетия и приближения к 1917 году. Литературное обращение Розанова к наследию Хомякова началось с публикации положительной рецензии на отдельные тома Собрания сочинений А. С. Хомякова в восьми томах. Само название статьи во многом говорит об отношении рецензента к представляемым работам лидера славянофилов – «Интересные книги, интересное время и интересные вопросы» (Новое Время. 1900. 11 июля). В 1904 году утверждение о гениальности Хомякова сопровождалось со стороны Розанова множеством оговорок, вроде того, что признающих его гением «энтузиастов очень немного» и встретить их можно лишь «несколько десятков у нас и западных славян – людей уединенных, кабинетных, книжных»[551]. А в 1910 году Розанов сам назвал Хомякова гением, правда, в «непривычной и тяжелой» для нашей культуры форме – в области мысли, а вовсе не в традиционных областях литературы: поэзии или художественной прозы

[552].

Всегда неизменным оставалось убеждение Розанова в исторической необходимости и своевременности появления Хомякова на арене русской общественной мысли именно в 40–50-х годах XIX века. Это публицист подчеркивал и в 1904, и в 1916 годах. Именно в годы николаевской России было невероятно трудно связать умственную жизнь светского общества России с Церковью. Это хоть и в небольшой мере, но удалось тогда сделать Хомякову. Правда, за счет придания своим богословским работам некоторого «протестантского привкуса», рационального и гуманитарного начал. Без этого, полагал Розанов, богословие просто осталось бы не понятым его современниками-интеллигентами, воспитанными на сочинениях Белинского, Герцена и Грановского. Как образно замечал публицист, «чтобы “причаститься”, надо сперва научиться “пить”. Просто – “пить воду”»[553]

. «Никто и никак не хотел “пить”, ни – сгущенного православного вина, ни протестанской водицы». И как в медицине факт собачьего бешенства начинается водобоязнью, так и в жизни русского общества начинался «процесс “политического бешенства”». «При таком положении поднимать стяг внимания к Церкви, зова в Церковь было невероятно трудно. И то, что сделал, однако, Хомяков при этих условиях, было поистине “горою”»[554]. Хомяковская «тоска по церковному идеалу» прочно обрела свое место в духовном направлении отечественной литературы. И это стало возможным благодаря злободневности и глубине мыслей признанного лидера славянофильского течения. В ноябре 1905 года, оценивая качественный уровень печатного органа Московской духовной академии «Богословского Вестника», В. В. Розанов не только объявил его лучшим богословским журналом России, но особо подчеркнул, что «богословская школа Хомякова была путеводною звездою этого журнала, то есть примиренность и гармония религии, церкви, образования и науки, примиренность всего этого в любящем сердце человека, в надеющемся, исполненном “упований”, величавом движении всемирной истории»

[555]. Но в целом духовная миссия Хомякова при жизни мыслителя была крайне далека от массового воплощения религиозных идей славянофила. В «Опавших листьях» (СПб., 1913) Розанов специально указывал на невостребованность общественностью главной идеи Хомякова. «Церковь есть не только корень

русской культуры <…> но она есть и вершина культуры. Об этом догадался Хомяков (и Киреевские), теперь говорят об этом Фл<оренский> и Цв<етков>. Рцы <И. Ф. Романов> – тоже. Между тем что такое в хрестоматии Галахова Хомяков, Киреевские, князь Одоевский? Даже не названы»[556].