А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Следующее обращение Николая Васильевича к славянофильской теме носит уже не научный, а идеологический характер. В № 15 (от 15 октября 1916) журнала «Проблемы Великой России» он публикует статью «К вопросу о русском империализме», написанную в духе национал-либеральной концепции Струве и посвященную философско-политическому оправданию территориальной экспансии Российской империи. Славянофилы в ней выступают и как союзники автора (в подтверждение своей мысли о том, что только великие государства способны создать великую культуру, он цитирует схожее суждение Хомякова), и как его оппоненты, которых он осуждает за «недружелюбное» отношение к государству, полагая «глубоко ошибочной» их теорию, резко отделяющую «Государствo» от «Земли»: «Эти начала нераздельны и принципиально, и фактически. Государство есть познавшая себя в своем высшем синтезе, внутренно просветленная Земля. Земля без Государства – аморфная, косная масса, Государство без Земли – просто nonsens, голая форма, лишенная всякой реальности»[659]. Здесь же уточняется позитивное отношение мыслителя к «святой брани»: «Великие войны <…> являются как бы беспристрастным приговором исторического Разума по поводу тяжб между земными государствами. Совершается суд над народами, над их чаяниями, над их “идеями”. <…> Выясняется и устанавливается истинный удельный вес всех участников международного состязания перед верховным трибуналом исторического Промысла»

[660]. Последнее рассуждение, правда, имеет своим источником скорее Гегеля, чем Хомякова.

В начале 1917 года Устрялов принял участие в печатном обсуждении работы о. Павла Флоренского «Около Хомякова», вызвавшей неоднозначную реакцию в религиозно-философских кругах и ставшей поводом для битвы за славянофильское наследие между традиционалистами и национал-либералами. В статье «Славянофильство и самодержавие» он одновременно с Бердяевым (хотя и в несравненно более корректной форме) выступил против критики Флоренского «либеральных» элементов хомяковского учения. Правда, в отличие от того же Бердяева, Николай Васильевич признал, что богословские замечания о. Павла (обвинившего экклезиологию славянофильского первоучителя в протестантском уклоне) «бесспорно, заслуживают серьезного и обстоятельного анализа», «их не должен и не может обойти ни один из будущих исследователей славянофильства»[661]

. Зато он сосредоточился на претензиях Флоренского к политической теории Хомякова, который якобы под видом самодержавия проповедовал идею общественного договора. С этим утверждением Устрялов решительно не согласен, ибо, хотя Хомяков и «признавал верховную, политически изначальную власть народа, как некоего духовного единства», отношения царя к народу у него «не конструируются <…> никакими юридическими категориями, и обязанность царя повиноваться народному духу есть обязанность не правовая, а чисто нравственная, внутренняя»

[662].

(Последний вывод нам представляется совершенно справедливым.) Следует заметить, что данная дискуссия была далека от бесстрастного академизма и имела явный политический подтекст: либерал Устрялов упрекал консерватора Флоренского в реставрации религиозно и политически вредной, с его точки зрения, идеи Божественного происхождения царской власти. В статье «Ответ “Московским ведомостям”» он недвусмысленно предостерегал «неославянофилов», что «их идеи <…> могут быть с успехом использованы политическими “деятелями” известного направления, и, следовательно, <…> вопреки воле их творцов, могут принести некоторый вред родине»[663]

.

Незадолго до и сразу после октябрьской революции 1917 года, которую кадет Устрялов решительно не принял, тема славянофильства в его публицистике обретает еще большую злободневность, причем в ее трактовке усиливаются критические ноты. В статье «Революционный фронт», написанной 7 сентября и появившейся в печати 16 октября, он с горечью пишет, что в ходе революции «русский народ почувствовал себя народом избранным, “особым”, далеко опередившим “гнилой Запад”»[664], т. е. большевистское отрицание буржуазно-демократического строя есть лишь новое издание славянофильского антиправового максимализма. В статье 1918 года «Судьба Петербурга» Устрялов саркастически изображает перенос большевиками столицы из Петрограда в Москву как пародию на славянофильские мечты: «В древнюю Москву переехало из обанкротившегося Петрограда русское “Государство” и в святом Кремле водворилось русское самодержавное Правительство. Ну, а “Земля” периодически представляется своеобразным “Земским Собором”, “всероссийским волостным сходом” в Благородном собрании – съездом советов. К миру всего мира призывает преображенная Русь народы гнилого Запада, увлеченные смертоубийственной распрей, и проливается с Востока “новый свет”, ex Orient lux… <…> Трудно придумать злейшее издевательство над славянофильскою идеологией, нежели то, которое придумала жизнь… Нет, без петербургского “государства” недалеко ушла московская “земля”»[665].