А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Такое видение Церкви Хомяков противопоставляет ущербному, по его мнению, пониманию, сложившемуся на Западе и определившему все основные формы его общественной жизни: «Есть существенная разница между идеей Церкви, признающей себя единством органическим, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви, и между идеей западных обществ, единство которых совершенно условное, у протестантов состоит только в арифметическом итоге известного числа отдельных личностей, имеющих почти тождественные стремления и верования, а у римлян только в стройности движений подданных полудуховного государства» (109).

Хомяков все время хочет показать, что Церковь есть организм, а не механизм, есть единое тело бесчисленного множества единодуховных и единосущных друг другу клеток, а не внешнее единство подобосущных элементов, хотя бы и гармонически сочетаемых. В этой идее Хомяков, как и все его соратники, находит решение одной из важнейших социальных и богословских проблем – свободы личности в обществе. «Человек находит в Церкви не чуждое что-либо себе, – рассуждает Хомяков. – Он находит в ней самого себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего соединения со своими братьями, со своим Спасителем. Он находит в ней себя в своем совершенстве, или, точнее, находит в ней то, что есть совершенного в нем самом. Но каким же образом, скажут нам, могло бы единение христиан дать каждому то, чего не имеет никто в отдельности? Песчинка действительно не получает нового бытия от груды, в которую забросил ее случай, – таков человек в протестантстве. Кирпич, уложенный в стене, нисколько не изменяется и не улучшается от места, назначенного ему наугольником каменщика: таков человек в романизме. Но всякая частица вещества, усвоенная живым телом, делается неотъемлемой частью его организма и сама получает от него новый смысл и новую жизнь: таков человек в Церкви, в теле Христовом, органическое основание которого есть любовь. Очевидно, люди Запада не могут понять ее, ни участвовать в ней, не отрекшись от раскола, который есть ее отрицание; ибо латинянин думает о таком единстве Церкви, при котором не остается следов свободы христианина, а протестант держится такой свободы, при которой совершенно исчезает единство Церкви» (109).

Но каков, задается Хомяков вопросом, основной принцип, по которому можно было бы судить о том, что данная христианская община есть Церковь? И отвечает: «Этот принцип есть начало взаимной любви в Иисусе Христе, приносящее с собою свои плоды: освящение и познание Божественных тайн, иначе – веру. Пока начало существует и признается всеми, существует и видимая Церковь, даже при общем невежестве о внешних вещах <…> Но когда самое начало отвергается, тогда что было видимою Церковью, перестает существовать в этом смысле» (44). «Таково правило Церкви видимой. Она существует постольку, поскольку подчиняется Церкви невидимой и, так сказать, соглашается служить ее проявлением. С другой стороны, невидимая Церковь, по самой природе своей, очевидно, не может признать за свое проявление такое общество, которое не хотело бы подчиниться самому принципу христианского общения» (191).

Одной из весьма характерных черт воззрений Хомякова является его глубокое убеждение в том, что Церковь – это не внешний авторитет для христианина, но свидетель истины. В своей первой статье о западных вероисповеданиях он писал: «Церковь – авторитет, сказал Гизо <…> а один из его критиков, приводя эти слова, подтверждает их; при этом ни тот, ни другой не подозревают, сколько в них неправды и богохульства <…> Нет, Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и в то же время, жизнь христианина, внутренняя жизнь его» (67).