А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

«Но где же единство без самовластия? Где свобода без бунта?» – спрашивает Хомяков и отвечает: «И то и другое находится в древнем, непрерывающемся предании Церкви. Там единство, облеченное большей властью, чем деспотизм Ватикана: ибо оно основано на силе взаимной любви. Там свобода более независимая, чем безначалие протестантства: ибо ею правит смирение взаимной любви. – Вот твердыня и убежище!» (293). Хомяков находит замечательно точную формулировку основного закона жизни верующего в Церкви: смирение взаимной любви, основного закона жизни личности в обществе: единство в свободе по закону любви! В этом законе он видит главнейшее условие и высший критерий церковной и социальной свободы.

Хомяков вновь и вновь настаивает на примате любви, отсутствие которой у человека приводит к всевозможным аномалиям, главной из которых, по его мнению, является нарушение познавательной функции человека и отсюда утрата им истины. Хомяков развивает оригинальную гносеологическую концепцию, центром которой является учение о любви как источнике и необходимом условии всякого истинного познания. Ведь по какой причине возник раскол? Потому, что «логическое начало знания, выражающееся в изложении Символа, отрешилось от нравственного начала любви, выражающегося в единодушии Церкви» (98). «Рим разорвал всякую связь между познанием и внутренним совершенством духа» (68). А между тем «непогрешимость в догмате, т. е. познание истины, имеет основанием в Церкви святость взаимной любви во Христе» (103). Ничего необычного по отношению к новозаветному Благовестию в приведенных мыслях нет. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»

(Мф. 5, 8), – говорит Христос. «Возлюбленные, – восклицает апостол Иоанн Богослов, – будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь

» (I Ин. 4, 7–8). Если вспомнить, что Бог, по христианскому учению, есть Истина, то становится особенно понятным смысл приведенных слов. Апостол Павел прямо утверждает: «

Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать. Но кто любит Бога, тому дано знание от Него» (I Кор. 8, 2–3). Эта мысль о первостепенной значимости любви в деле познания пронизывает все учение Церкви. Поэтому не новую, но очень древнюю и лишь основательно забытую истину напоминает Хомяков, формулируя основной закон познания в Церкви: «Познание Божественных истин дано взаимной любви христиан и не имеет другого блюстителя, кроме этой любви» (143). Насколько безусловен этот закон в отношении богопознания, настолько же он верен и во всех других сферах познавательной деятельности человека. Сейчас мы особенно отчетливо это видим на глобальных результатах развития научно-технической мысли, предавшей полному забвению закон любви.

В связи с этим Хомяков подчеркивает глубокое различие в понимании на Востоке и Западе самой веры как познавательной функции. Он утверждает, что «вера есть начало, по самому существу своему нравственное; нравственное же начало, которое бы не заключало в себе стремления к обнаружению, обличило бы тем самым свое бессилие, точнее – свое ничтожество, свое небытие» (118). Хомяков не согласен с тем, что рассудочное признание христианских истин без исполнения заповедей открывает человеку Бога. Для него такая вера не имеет ничего общего с действительной верой, она есть лишь «веренье», а не православная вера. «Грубый, – говорит он, – и ограниченный разум, ослепленный порочностью развращенной воли, не видит и не может видеть Бога. – Он Богу внешен как зло, которому он рабствует. Его веренье есть не более, как логическое мнение, и никогда не сможет стать верою, хотя нередко и присваивает себе ее название. Веренье превращается в веру и становится внутренним движением к Самому Богу только через святость, по благодати животворящего Духа, источника святости» (173). «Вера не то, что верование (т. е. веренье. – А. О.), – пишет он в другом месте, – или убеждение логическое, основанное на выводах, а гораздо более. Она не есть акт одной познавательной способности, отрешенной от других… Вера не только мыслится или чувствуется, но, так сказать, и мыслится и чувствуется вместе; словом – она не одно познание, но и познание, и жизнь» (73). Поэтому Хомяков пишет даже так: «Многие спасались (например, некоторые мученики), не приобщившись ни одному из таинств Церкви (даже крещению), но никто не спасается, не приобщившись внутренней святости церковной, ее вере, надежде и любви» (44).