Расширительное толкование веры привело Хомякова к отождествлению ее с народным миросозерцанием, последнее у него если не определяет полностью веру, то трансформирует ее: «Даже христианство, при всей его чистоте, при его возвышенности над всякою человеческою личностью, принимает разные виды у славянина, у романца или тевтона. Новая вера не изменена старою, но индивидуальность народов не теряет своих прав, точно так же как и индивидуальность людей». Хомяков здесь говорит, скорее, об эмпирическом проявлении веры у того или иного народа, которое действительно может быть специфическим. Однако эту специфику нельзя смешивать с метафизикой веры, которая, как умозрительная доктрина, не должна теряться за своим индивидуальным проявлением, но, наоборот, освящать его. В понятие веры Хомякова включаются «все понятия, все страсти, вся жизнь». Религия у него характеризуется синкретизмом, который «принимает в себя все оттенки быта и мысли. В нем отзывается вражда и страх, любовь и надежда». Такое понимание религии переносится и на веру, которая есть, согласно Хомякову, «совершеннейший плод народного образования, крайний и высший предел его развития».
Вера в данном случае понимается широко и почти отождествляется с мировоззрением, покрывая собой всю культурную и духовную деятельность человека. Такая широта понятия может естественно приводить к утрате глубины. Вера представляет собой не мировоззрение, не комплекс всевозможных взглядов, но является лишь ядром, внутренней сущностью осмысления бытия. Поэтому от расширительного понимания веры Хомяков переходит к собственно духовному. Он пишет, что «вера составляет предел внутреннему развитию человека», она есть некий духовный горизонт его возможностей, «из ее круга он выйти уже не может, потому что вера есть высшая точка всех его помыслов, тайное условие его желаний и действий, крайняя черта его знаний. В ней его будущность, личная и общественная, в ней окончательный вывод всей полноты его существования разумного и всемирного»[694]
. Вера здесь представляет собой ту доминанту, вокруг которой человек «собирает себя», концентрирует свою духовную энергию. Мировоззренчески она есть предел, к которому человек стремится и дальше которого не может пойти. Она есть смысловой акт, открывающий человеку значение абсолютной реальности, что придает бесконечный смысл его жизни. В широком значении слова вера оформляет специфику восприятия мира каждым народом. Истинность же веры обеспечивает жизненность и творческий потенциал народа.Для Хомякова вера не двояка (истинная и ложная), но едина – истинная и живая. Она неразрывна с делом и сама есть высшее его осуществление. «Посему неразумны и те, которые говорят, что вера одна не спасает, но еще нужны дела, и те, которые говорят, что вера спасает кроме дел: ибо если дел нет, то вера оказывается мертвою; если мертва, то и не истинна, если же не истинна, то ложная, т. е. внешнее знание».
Однако возможно заблуждение, воспринимающее за истинную веру ложь, мертвую веру или внешнее знание. Такое знание и такая вера доступны даже бесам. Поэтому когда апостол говорит: «Покажи мне от дел твоих веру, которою ты хвалишься, как и я показываю веру свою от дел своих», то здесь, подчеркивает Хомяков, не признаются две веры, но уличается и обличается неразумная похвальба. Только в этом смысле будет разумным и истинным понимать слова апостола: «Ты веришь в Бога, но и бесы веруют». Здесь отнюдь не признается вера в бесов, но вскрывается ложь, хвалящаяся тем, что имеют и бесы, но что отнюдь не является верой в собственном, сущностном смысле слова.