А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Прежде всего, идея механической фауны, спроектированной Богом, не вяжется с творческой силой, которую Дарвин усматривал в самой природе. Машину всегда создает кто-то извне; организмы же создают себя сами. Сломанная машина не в состоянии сама излечить свою поврежденную часть. Она не возникает размером с клетку, чтобы потом расти, развивать в себе новые структуры и размножаться. Животные и растения это делают; они даже обладают способностью развивать у себя новые качества, что иногда выливается в появление новых видов.

Дарвин также отчетливо сформулировал, что сознание – это феномен, свойственный не только человеку. Он писал: «Разница в сознании человека и высших животных, как бы велика она ни была, это разница в степени, а не в качестве»[210].

Подобно современным ему биологам, Дарвин считал, что поведение тоже может наследоваться из поколения в поколение. Он приводил не один пример того, как родители, адаптируясь к окружающей среде, передают свои новые качества потомкам, а значит, привычки, намерения и стремления – все, что относится к сознанию, – могут существовать и у растений, и у животных.

В 1940-е годы эту часть эволюционного учения подправили: было установлено, что организмы наследуют гены от родителей в неизмененном виде, если только не произошло случайных мутаций. Эта теория (позже усложненная эпигенетикой) исключила из эволюции творческие организмы.

«…только случай является источником всех инноваций, всего творения в биосфере», – писал нобелевский лауреат Жак Моно в своей книге «Случайность и необходимость». Всемогущего Бога-инженера сменила Леди Фортуна, и организмы-механизмы снова оказались в подчинении у внешней силы, на этот раз силы изменчивой[211].

На протяжении всей истории вклад в создание механистического мировоззрения вносили как религия, так и атеизм. Мыслителей не в последнюю очередь подталкивала к рассуждениям тема «человеческое сознание vs животное сознание».

Карл Маркс, например, настаивал на том, что созидательный труд свойственен исключительно человеку; человеческий труд, за исключением его «самой ранней, примитивной и инстинктивной формы» есть процесс, который берет свое начало в сознании. У человека оформляется идея насчет того, что надо сделать, и он преобразует мир в соответствии со своими представлениями.

Труд животных, напротив, продиктован унаследованными инстинктами: «Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове»[212]

.

Вот и причина того, что человек, в отличие от животных, способен отчуждаться от своей природы. Если человеческий труд перестанет быть свободным, то человек потеряет право свободно решать связанные со своим трудом вопросы. Иными словами, животные несвободны, поскольку всего лишь следуют инстинктам, а человек свободен, поскольку способен преобразовывать мир в соответствии со своими представлениями[213]

.

В наши дни исследования когнитивных функций животных – сферы, которая после Второй мировой войны все больше привлекала внимание ученых, – ведутся достаточно активно, чтобы мы с некоторой долей уверенности могли сказать: касательно несвободы животных Маркс ошибался.

Паук-скакунчик, например, многократно превосходит Марксовы критерии созидательного труда: судя по всему, это существо способно ментализировать, то есть представлять себе умственные процессы других особей. Отчетливее всего это проявляется, когда он заманивает представителей своего вида в их собственную паутину, чтобы сожрать их. Для этого он подергивает нити паутины и наблюдает, как реагирует другой паук. Не все скакунчики способны на такое. Им приходится упражняться, и чем больше добычи попадается в сети, тем более умелым ловцом становится паук[214].

Рассмотрим другой пример Маркса – с пчелой и сотами. Сейчас нам известно, что пчелы и другие перепончатокрылые не только способны придумать новый способ строить жилище, они могут еще и учиться друг у друга. Уже Дарвин предполагал, что медоносные пчелы способны перенимать поведение у шмелей, и он не так уж сильно ошибался. Если какая-нибудь пчела освоит новый метод извлечения нектара, это новое знание распространится среди других пчел, что, как не раз было доказано, повлияет на поведение всей колонии и в последствии на поведение новых поколений[215].

В Австралии изучалось, как восстанавливают свои воронкообразные жилища осы. Ученые повреждали гнезда искусственным образом, так, как они никогда не повреждаются естественным путем: разламывали их посредине, проделывали в них дыры или совали одно осиное гнездо в другое. Ученые неоднократно наблюдали, как осы прерывают работу, чтобы починить свое жилище или встроить в него новое гнездо[216].