Агнесса из Сорренто

– Да, отец мой.

– Смотри, к чему это привело. Враг души твоей, вечно подстерегающий тебя, воспользовался этим мгновением, дабы подвергнуть тебя соблазну.

– Да, отец мой.

– Загляни себе в душу, – произнес отец Франческо тоном столь непреклонно суровым, что Агнесса невольно затрепетала. – Разве не испытала ты тайное удовольствие от его слов?

– Отец мой, боюсь, все так и было, – дрожащим голосом пролепетала она.

– Я так и знал! Я так и знал! – чуть слышно пробормотал священник, и на челе у него от невыносимого внутреннего напряжения выступила испарина.

Агнесса же решила, что священник на мгновение замолчал от ужаса, сраженный греховностью ее признания.

– Выходит, в сердце своем ты не желала искренне и честно, чтобы он ушел? – продолжал доносившийся из-за занавеса холодный, суровый голос.

– Желала, отец мой. Я всей душой желала, чтобы он ушел.

– Однако ты сказала, что тебе приятно было в его обществе, – проскрежетал отец Франческо, вполне отдавая себе отчет в том, что всем своим существом, даже в этот страшный час, наслаждался звуками ее голоса.

– Ах, – вздохнула Агнесса, – это верно, отец мой, воистину горе мне! Пожалуйста, скажите, как я могла этого избежать. Я и ахнуть не успела, как уже радовалась тому, что вижу его.

– И с тех пор ты с радостью вспоминала о том, что он тебе говорил? – неумолимо продолжал ее духовник, с каждой минутой все суровее и строже.

– Я действительно вспоминала об этом, – слабым голосом пролепетала Агнесса.

– Берегись, не вздумай шутить со святым таинством! Отвечай честно. Ты вспоминала об этом с радостью, признайся!

– Я сама себя не понимаю, – произнесла Агнесса. – Я вспоминала о нашей встрече и с радостью и с печалью.

– Но ты хотела бы уйти с ним и стать его женой, как он предлагал?

– Если бы смогла сделать это честно, не иначе, отец мой.

– О глупое дитя! Ослепленная душа! Вообразить, что честно было бы связать себя узами брака с безбожником и еретиком! Неужели ты не видишь, что все это – уловки Сатаны? Он способен преобразиться в ангела света. Неужели ты думаешь, что этого еретика может вернуть в лоно церкви глупенькая девочка? Неужели ты думаешь, что ему нужны от тебя молитвы? Почему не просит он молиться за него церковь и святых отцов, угодных Господу? Дьявол нанизал на крючок соблазнительную приманку, чтобы тем вернее уловить тебя. Ты веришь мне?

– Я обязана верить вам, отец мой.

– Но не веришь. Ты всем сердцем устремляешься вслед этому злодею.

– Ах, отец мой, как хотела бы я себя удержать! Я не желаю видеть его больше и не надеюсь на встречу с ним. Я лишь молюсь за спасение его души, и только.

– Так, значит, он ушел?

– Да, отец мой. И ушел вместе с моим дядей, благочестивым монахом, который взял на себя труд спасти его душу.

– Что ж, хорошо. А теперь, дочь моя, послушай меня. Ты должна искоренить всякую мысль, изгнать всякое воспоминание о той грешной земной любви, которой он пытался обольстить тебя. Подобная любовь навеки ввергла бы твою душу в неугасимое адское пламя. Если ты вырвешь с корнем всякое помышление о ней из собственного сердца, если через пост, молитву и покаяние ты удостоишься стать избранной невестой Христовой, тогда твои молитвы, быть может, обретут силу и будут услышаны, и, может быть, тебе удастся спасти его для жизни вечной. Но внемли же мне, дочь моя, внемли и вострепещи! Если ты уступишь ему, предашься этой земной любви и отвергнешь назначенный тебе небесный брак, дабы последовать за ним, то обречешь и его, и себя на вечное проклятие. Всю вечность будет он проклинать тебя и тот час, когда впервые тебя увидел, а тем временем его будет пожирать бушующее адское пламя.

Эти слова были произнесены с отчаянной страстностью, едва ли не сверхъестественной. Агнесса задрожала и затрепетала, ее охватило смутное чувство вины, которое привело ее в совершенное уныние; ей показалось, будто она – самое несчастное и жалкое существо на свете.

– Отец мой, я согласна принести сколь угодно суровое покаяние, лишь бы очистить душу от этого греха. Я уже дала обет Пресвятой Деве отправиться пешком в паломничество в Рим, останавливаясь и молясь у каждой часовни, у каждой божницы, у каждой святыни, и смиренно прошу вас одобрить мое намерение.