Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий

Мы были первыми выпускниками-сварщиками после возвращения вуза в Москву. Видя мою склонность к научной работе еще по дипломному проекту, Георгий Александрович добился в Наркомате вооружения, которому в ту пору подчинялся институт, чтобы меня оставили в лаборатории сварки в качестве научного сотрудника в группе профессора Николаева. А в сентябре 1944 года я был зачислен по его же рекомендации в аспирантуру. Для меня это было важнейшим событием, так как посвятить себя научной работе в области сварки было моей мечтой. В группу входили соратники Николаева, интересные, доброжелательные люди: Николай Никифорович Прохоров, Александра Владимировна Мордвинцева, Иван Иванович Макаров, Сергей Александрович Куркин. И я был принят в их число. Это был очень дружный коллектив, и Георгий Александрович относился к нам не как начальник, а как коллега. Мы часто собирались в неформальной обстановке, и Георгий Александрович нередко бывал вместе с нами.

Вспоминается один курьезный случай. В день 70-летия к Георгию Александровичу приходило много посетителей с подарками. В Подлипках собралось много его прежних учеников. От КБ С.П. Королёва ребята — инженеры-сварщики — методом дуговой наплавки сварили ванну со стоящей в ней фигурой Архимеда, кричащего «Эврика!». Юбиляр был в восторге от такого искусно выполненного, оригинального, со смыслом подарка.

Мы, сварщики, сотрудники ЦНИИмаша, бывшие ученики Николаева, приготовили тоже, как нам казалось, оригинальный подарок в виде двухступенчатой ракеты (так сказать, символ нашей научной деятельности), заправленной топливом в виде бутылки «Столичной» — в первой ступени и армянского коньяка — во второй. И как иногда бывает, опоздали к торжественному дню. Но не пропадать же сувениру! И Володя Годин взялся отнести этот подарок на другой день Георгию Александровичу домой. Николаев встретил его приветливо, был очень рад, что ученики помнят своего учителя, выслушал поздравление, но когда, приняв сувенир, обнаружил там водку и коньяк, лицо его неожиданно стало суровым, он с неприязнью вернул подарок и холодно простился. Мы поняли свою бестактность, только когда сувенир вернулся нетронутым. Пришлось «горючее» сливать из топливных баков, самим выпить за здоровье нашего учителя, лишний раз давшего нам урок, что такое хорошо и что такое плохо.

Особенно мне запомнились некоторые черты характера Георгия Александровича во время работы института в условиях эвакуации в Ижевске. В тех тяжелых условиях мы, студенты, не чувствовали себя брошенными на выживание. Дирекция института и лично и.о. ректора Г.А. Николаев заботились не только об успеваемости, но и о быте и здоровье студентов.

У Георгия Александровича была феноменальная память. Я несколько раз наблюдал, как он на крупных годовых отчетных собраниях о научной работе института докладывал в течении 30-40 минут без единой бумажки, приводя многочисленные цифры, фамилии исполнителей, критические замечания по конкретным результатам работ, состояние с внедрением работ в производство и т. д. В Ижевске, несмотря на огромную занятость административной работой, он никогда не отменял занятий, читал лекции, часто не имея времени на подготовку, без каких-либо конспектов, но лекции шли в полном соответствии с программой, четко, с графиками и формулами на доске. У меня долго сохранялись эти конспекты, которыми я нередко пользовался в работе.

Запомнилось и такое. Мой приятель Натан Капулкин, тоже студент-сварщик, тяжело заболел крупозным воспалением легких. В ижевской больнице в военное время врачи, как ни старались, вывести его из критически тяжелого состояния не могли и уже как безнадежного собрались отнести в мертвецкую. Положили на носилки, но то ли от переноски, то ли от холода, Натан вдруг открыл глаза и что-то пробормотал. Его срочно вернули в палату, согрели и сообщили в институт, что студента, может быть, можно спасти, если достанут пенициллин, только что появившееся чудодейственное лекарство. Георгий Александрович, узнав, что умирает студент, неизвестно каким образом, в течение суток раздобыл это редкое лекарство и лично передал главному врачу больницы. Через несколько дней наш Капулкин пошел на поправку. Георгий Александрович приходил навещать его в больницу. Натан говорил потом, что ему было будто видение — он не верил, что сам ректор заботился о его здоровье.